Читать книгу "Расплата - Геннадий Семенихин"

В первый день наступления звено Вано Бакрадзе сделало три вылета и никто из летчиков, побывавших над полем боя, ни одной серьезной пробоины не привез. Слишком слабым и хаотическим был огонь фашистских зенитчиков. В наспех выпущенных боевых листках жирными красными буквами была выведена и фамилия Якушева.

Веня читал короткий текст, когда чья-то крепкая рука легла на его плечо. Обернувшись, увидел улыбающееся лицо командира полка Климова.

— Здорово, земляк. Когда будешь докладывать, не забывай теперь, что я уже полковник. Вчера командующий фронтом приказ подписал. А ты заметку про себя читаешь? Ну, что же, правильная заметка. Был в штабе дивизии у Наконечникова, дивчина твоя подходила, велела пакет вот этот передать. Извини, что он помялся в кармане немного. Ладно, читай и наслаждайся, не буду лишать тебя уединения. — Он ухмыльнулся и договорил: — Между прочим, их рота связи сейчас в одной ветке со штабом дивизии, куда я, как тебе известно, время от времени езжу. Могу захватить.

«Виллис» умчался, оставив на снегу два гофрированных следа от покрышек. Якушев разорвал конверт и на обороте какого-то фирменного бланка прочел: «Веня, трусом не будь, но береги себя. Кажется, случилось так, что в самом недалеком будущем ты станешь родным и еще для одного человека». Он ковырнул от неизъяснимого волнения оседающий сугроб носком унта и, ощутив радостное тепло, подумал о Тосе. Как все это неожиданно! Разве мог он даже вообразить, что так быстро такими близкими они станут?

А вскоре зеленая ракета прочертила небо над аэродромом и позвала его в кабину «ила». Они с Бакрадзе около часа просидели в готовности «номер один», ожидая команду на вылет, но небо над летным полем, низкое и свинцово-серое, так и не прояснилось. А с запада нахлынул туман, и командир полка снял боевую готовность.

Якушев не удержался и на попутном «виллисе», с которым писарь отвозил в штаб дивизии боевое донесение, поехал разыскивать Тосю.

Пришло время, когда солдаты и офицеры уже не жили в закоптелых землянках с подслеповатыми окошками, заклеенными плексигласом, а размещались в крестьянских домах с побеленными потолками и стенами, цветочными горшками на подоконниках и образами Иисуса Христа и Матки Боски Ченстоховской в затемненных углах.

Тося жила в небогатой с виду хатенке с подругой телеграфисткой, которая по счастливой случайности дежурила в этот день на узле связи.

— Боже мой! — всплеснула она руками и бросилась расстегивать пуговицы на его взмокшей от весенней капели куртке. — Да ты как с неба свалился. Наверное, никто не обладает такой редкой способностью появляться, когда его меньше всего ждут. Скорее раздевайся. Надолго ли? — И, не дожидаясь ответа, озаренным радостью лицом ткнулась ему в грудь. — Ты, конечно, мою депешу получил?

— Еще бы! — весело подтвердил Якушев.

— И как к ней отнесся?

— Положительно.

— Только и всего? — пристально взглянула она из-под светлых бровей.

— Да нет, — поправился Веня. — Возликовал, конечно.

— Ну, так вот, — нравоучительно произнесла Тося, — мы с тобой оба ошиблись. Ты в своей преждевременной радости, а я в своем преждевременном предположении. Однако ты не расстраивайся, все это у нас впереди, милый. — И она прижалась к его лицу жаркой своей щекой. — Как это хорошо, что ты до утра будешь со мной! Если бы ты еще летать перестал, глупый.

— И две путевочки — тебе и себе попросил у командира в черноморский санаторий, куда-нибудь в Сочи, подальше от фронта.

— Какой ты вредный, Веня, — осадила она.

— А ты еще сомневалась, — дурашливо ухмыльнулся Якушев.

С черного незатейливого коврика, повешенного над скрипучей железной койкой, с почтовой цветной открытки, весело подмаргивая, смотрел на них Чарли Чаплин.

— Отвернись, бесстыжий, — обратилась к нему Тося и потянулась к Якушеву: — Ой, Веня, как же я тебя ждала на этом новом месте…

Якушев лишь наутро возвратился в полк за несколько минут до построения, и, когда появился на стоянке, Вано сердито сказал:

— Почему чуть не опоздал, не спрашиваю, но, если когда-нибудь еще так явишься, шкуру спущу, как тот сердитый грузин Ломидзе, который пообещал это же сделать своему любимому ишаку за то, что тот отказался везти на Авлабарский базар бурдюк с кахетинским вином.

Якушев, скроив удивленное лицо, полюбопытствовал:

— А почему же он отказался это сделать, командир?

— А потому, что был умнее тебя, Веня, и сказал при этом, что не позволит ронять свое достоинство.

— Достоинство? — захохотал прислушивавшийся к их диалогу Максимович. — Братка ты мой, да откуда же у ишака еще и достоинство?

— Помолчи. То был очеловеченный ишак по прозвищу Гоги, и он заявил, что кахетинское не повезет, а повезет только бочонок с хванчкарой — этим благородным напитком богов и джигитов Кавказа.

Красная ракета с треском взлетела в воздух и оборвала их веселый говорок. Уже в кабине, включив СПУ, Якушев услышал гортанный голос командира:

— Веня, будь повнимательнее. На нашем участке фронта «мессеры» появились из эскадры самого Мельдерса.

— Мельдерса мы еще не били, командир, — лаконично отпарировал стрелок.

Тяжелый Ил-2 протащился по раскисшему полю грунтового аэродрома на взлетную полосу и вскоре по зеленой ракете начал разбег, увлекая за собой три ведомые машины.

И опять штурмовики бомбили немецкие батареи и склады с боеприпасами, опять пикировали на замаскированные срубленными елями орудия, опять прорывались сквозь зенитный огонь и на пути к цели и отходя от нее.

…Дни мелькали вместе с оторванными листками календаря. На новых картах, розданных перед очередным рывком всего фронта на запад, уже появились названия подлинно немецких городов, и в их числе Заган, Шпротау, Кюстрин, Франкфурт-на-Одере, Коттбусь, даже Штеттин.

Однако и сейчас воздушная армия ежедневно несла потери. Кто-то из летчиков сгорал над целью, кто-то в последней попытке дотянуть до своего аэродрома падал на неуправляемой машине почти на его границе, и его, обожженного, молчаливого, поднимали из-под почерневших обломков, чтобы достойно похоронить под скупые залпы винтовочного салюта. А в отделе кадров уже на другой день думали, кого и куда из летчиков передвинуть, чтобы заполнить брешь. Именно в итоге такого стечения обстоятельств Вано Бакрадзе был назначен на должность командира эскадрильи и как-то пошутил перед вылетом:

— Теперь смотри, Венька, мы уже не только за четыре аэроплана отвечаем, но и еще за восемь. А у нас всего четыре глаза: у самого комэска, стало быть у меня, два и у его воздушного стрелка, то есть у тебя, тоже два.

Он шутил, но шутил как-то невесело, и взгляд у него был какой-то вялый. Якушев, глядя на грузина, сострадательно думал: «Устал ты, дружище, чертовски устал». Вано всегда откалывал Золотую Звезду Героя со своей гимнастерки, если предстоял боевой вылет. Когда это сделал в первый раз, скупо сказал: