Читать книгу "Укрощение королевы - Филиппа Грегори"

– Ты бы умерла, а потом, после моей смерти, Говарды собирались управлять моим сыном… – У него перехватывает дыхание. – Сыном моей Джейн, – теперь на глазах у него блестят слезы. – Он попал бы в лапы семейству Говардов.

– Но, милорд…

– Да, это было их главной целью, для всех них. Именно этого они все и хотят, что бы они там ни выдумывали. Они желают получить регентство после моей смерти, чтобы управлять молодым королем. Вот от чего я должен защитить Эдварда. Вот от чего ты должна будешь его защитить.

– Разумеется, милорд, вы же знаете…

– Бедный Генри Говард, – говорит Генрих. Теперь его голос дрожит и глаза увлажнены легкими слезами. – Ты же знаешь, что я любил этого парнишку, как родного? Я помню его таким красивым мальчиком, играющим с юным Фицроем… Они были как братья.

– Нельзя ли его помиловать? – тихо спрашиваю я. – Он пишет с такой болью… Не может быть, чтобы он не раскаялся.

Король кивает.

– Я подумаю об этом, – величественно соглашается он. – Если я смогу простить его, то я это сделаю. Я любил его, и мой мальчик, мой драгоценный Генрих Фицрой, тоже его любил. Если я смогу простить Говарда ради его давнего друга и партнера по играм, то я это сделаю.

* * *

Двор должен будет разделиться. Король собирается ехать в Уайтхолл, чтобы проследить за умерщвлением Говардов, отца и сына, и полным уничтожением их предательского семейства, а я с принцессами направляюсь в Гринвич. Сеймуры, Томас и Эдвард, остаются с королем, чтобы помочь ему разобраться в заговоре и наказать всех виновных. Под зорким, подозрительным наблюдением короля все записи допросов слуг, управляющих и врагов семейства перечитываются еще и еще раз и, как мне кажется, переписываются в нужных местах. Теперь вся злость, направленная на меня и моих фрейлин, обратилась на них, как жерло большой пушки, у которой уже подожжен фитиль. Король отложил в сторону всю свою сентиментальность, милосердие и справедливость, чтобы отдаться вакханалии обвинений, сфабрикованных и настоящих. Он хочет убивать, и двор готов помогать ему в этом.

Влияние Сеймуров при дворе возросло, и их вероисповедание теперь пользуется благосклонностью короля. Их семья состоит в родстве с королевской линией, а их военные таланты служат на благо народа и королевства, и король желает видеть рядом с собою только их. Все остальные противоборствующие дома потеряли свои позиции и разгромлены в пух и прах.

Придворные выходят на парадную лестницу дворца, чтобы попрощаться со своими дамами и проводить их в дорогу. Влюбленные обмениваются прощальными взглядами и прикосновениями. Джентльмены подходят засвидетельствовать свое почтение мне, и, наконец, наступает очередь Томаса Сеймура. Мы стоим близко друг к другу, я держу руку на шее своего коня, а конюший держит поводья, чтобы тот стоял спокойно на месте.

– По крайней мере, теперь ты в безопасности, – тихо говорит он. – Прошел еще один год, и тебе ничего не угрожает.

– Ты женишься на Елизавете? – тревожно спрашиваю я.

– Он так и не ответил. А тебе он что-нибудь говорил?

– Он спросил моего мнения об этом. Я сказала, что могла сказать на тот момент.

На лице Томаса появляется странное выражение, но затем он жестом отодвигает слугу и складывает руки так, чтобы я могла поставить на них ногу. Одно это теплое прикосновение к моему сапогу тут же напоминает о страсти, которую я испытываю к этому человеку.

– Боже мой, Томас…

Он поднимает меня вверх, и я забрасываю ногу на седло. Моя служанка подходит, чтобы поправить мне юбку. Пока она делает свое дело, мы оба молчим. Я смотрю на его темноволосую голову, пока он поглаживает шею моего коня, но не смеет прикоснуться ко мне. Даже к кончику моего сапога.

– Ты встретишь Рождество с королем?

Он качает головой:

– Его Величество желает, чтобы я взглянул на Дуврский замок.

– Когда мы снова увидимся? – Я сама слышу отчаяние в своем голосе.

В ответ Томас качает головой: он не знает.

– Главное, ты в безопасности, – повторяет он, словно только это имело значение. – Еще один год… Кто знает, что будет дальше?

Я не могу заставить себя представить что-то хорошее в будущем.

– Счастливого Рождества, Томас, – шепчу я. – Да благословит тебя Господь.

Он поднимает лицо ко мне, щурясь на солнце. Это мужчина, которого я люблю всем сердцем и который не сможет приблизиться ко мне… Он делает шаг назад и мягко треплет моего коня по трепещущему носу.

– Езжай осторожно, – говорит Томас коню. – Ты везешь королеву. – А затем, совсем тихо, добавляет: – И мою единственную любовь.

Гринвичский дворец

Зима 1546–1547 годов

Я думаю о королеве Екатерине, праздновавшей Рождество с половиной двора в Гринвиче, пока король в Лондоне ухаживал за Анной Болейн, которой было велено вести себя так, словно ничего не случилось. На этот раз Генриха задержала в Лондоне другая страсть: к убийству.

До меня доходят слухи о том, что Уайтхолл закрыт для всех, кроме членов Тайного совета, и что король со своими помощниками снова и снова просматривает собранные свидетельства против Говардов, отца и сына. Говорят, что Генрих отдается этому чтению с истовостью и прилежанием. Он читает неосторожные письма Генри Говарда, словно в них содержится подтверждение всех предъявленных ему обвинений, и ставит под сомнение любое слово, намекающее на его невиновность. Король не спешит в своем труде, а исполняет его очень тщательно, даже педантично. Злость придает ему сил, и он окунается в расследование с головой, словно уже решил, что этот юноша, молодой и глупый красавец, должен умереть, поплатившись за свои бездумные слова.

В начале января Генри Говард выбирается из окна своей темницы, намереваясь бежать от правосудия короля. Его ловят как раз в тот момент, когда он собирается нырнуть в сточную канаву, впадающую в реку с ледяной водой. Этот поступок типичен для Генри, он всегда был по-мальчишески бессмысленно отважен. Это должно было напомнить всем о его импульсивной натуре, о недалекости, храбрости – и о том, что он, скорее всего, невиновен. Но вместо того, чтобы посмеяться над ним и отпустить, они посылают за кузнецом и дальше содержат его в кандалах.

Однако самым худшим в этом деле, куда более страшным, становится признание его отца. В отчаянной попытке спасти свою траченную временем шкуру, старый герцог пишет в Тайный совет письмо, в котором признает свою вину во всем, в чем его обвиняли. Он признается в использовании герба, который принадлежал ему по праву рождения и использовался домом Говардов уже несколько поколений. Смешно, но он даже признается в том, что в тайне ото всех обменивался письмами с папой римским и выполнял все, что там было сказано. Он готов согласиться со всем, лишь бы его пощадили. Он признает свою вину так, как до него не признавал никто другой, и предлагает свое состояние и все свои земли на откуп, только чтобы ему сохранили жизнь.