Читать книгу "Отель "Гонолулу" - Пол Теру"

Какое-то время я ничем не занимался — только возился с пчелами, выравнивал и поправлял ульи, извлекал из них мед, а порой ездил вместе с Кекуа в город сдавать мед галлонами в магазин здоровой пищи. Мне нравилось бесхитростное дело пасечника — почти всю работу за нас выполняли пчелы. Иногда они кусались, укусы еще какое-то время чесались, и это было даже приятно.

Я вспоминал день, который провел с Лайонбергом и его пчелами. В тот раз я возил с собой Милочку. Он как раз собирал мед, я помог перенести ящики, из которых состояли этажи улья, заполненные рамками с медом. Чередуясь, мы вращали рамки в центрифуге, мед, хлынувший из разрезанных сот, ровной густой струей вытекал из краника в основании бочонка, собирался на марле, натянутой над ведром, стремительно заполняя ведро. В плотной лужице меда, скапливавшейся на марле, попадались мертвые и умирающие пчелы.

Пчелы тонут в меду не протестуя, чуть ли не с радостью, они словно бы наслаждаются гибелью, медлят в хмельной нерешительности, слабо, словно вусмерть пьяные, трепыхаются — недолгая борьба, и вот уже крылья завязли, и тело погружается, тонет в сладком сиропе, насекомое не движется, оно умерло, тельце его чернеет. Только что умершие пчелы были похожи на мушек, завязших в палеозойской янтарной смоле, растворившихся в теплоте, нежности, чистоте древесного сока, но вскоре они превращались в черные, изломанные трупики в хрупком осколке камеди. Наблюдая за этими пчелами, я думал: вот так и гуляка хотел бы утонуть в виски, пойти с радостной улыбкой на губах ко дну бочонка, а наверх только пузырьки поднимутся.

Лайонберг догадывался, что у меня на уме, потому что и сам восхищался пчелами. Он называл себя дилетантом в пчеловодстве, но этой работе, как и любому другому занятию, предавался вдумчиво и со знанием дела.

— Это вы, — сказала Милочка, тыча пальцем в утонувшую пчелу на самом дне медовой лужицы. Если уж кто умеет наслаждаться жизнью, так это Лайонберг — это было общеизвестно.

— Нет, — с улыбкой возразил Лайонберг, — но я готов понять ее.

Теперь и он мертв. Трясясь под раскаленным солнцем в пикапе Кекуа, я размышлял о своей жизни, возвращаясь к самым первым, неточным догадкам. Годами, особенно в детстве, человек ломает себе голову, гадая: что из меня выйдет. Теперь я подошел к концу, во всяком случае — к какому-то итогу. Давным-давно, мальчишкой, я видел себя в мечтах зверобоем в канадской Арктике, потом — врачом. В Африке я воображал себя государственным посланником или ректором университета. Позже, в Англии, мои амбиции были направлены на то, чтобы сделаться хозяином усадьбы, совершенно конкретной усадьбы в Маршвуд-Вейл, графство Дорсет. Все это время я продолжал писать, а потом моя жизнь переломилась, я бежал, вокруг все было усеяно осколками прошлого, а время мчалось так быстро, что я не успевал написать хоть что-то. Я приговорил себя к изгнанию на тихоокеанских островах, начал все с нуля и полагал, что итога не будет — будет лишь затянувшееся предсмертное падение.

Сколько лет я руководил отелем «Гонолулу» и где все это закончилось? В наемном бунгало в зарослях на северном берегу. Счастье дурака.

— Напиши ужастик, — посоветовала мне Милочка. — Как Стивен Кинг. У него полно денег. Теперь он болеть. Ты занять его место.

Я улыбнулся ей, как всегда, восхищаясь ее тайными изменами.

— Может, из него делать кино. Получить еще денег.

— По моим книгам делали фильмы.

Это произвело на Милочку впечатление: прежде она об этом не слыхала.

— Но я не умел копить.

— Что же теперь? — спросила Милочка.

— Я жду знамения.

Это она поняла — так все жили на островах. Мы все тут — маленькие люди, словно сбившиеся на спасательном плоту: живем на воде, поглядываем на небеса.

И на этом плоту как-то раз моя дочь попросила:

— Папа, расскажи историю.

— Не знаю я никаких историй, — отнекивался я. — Помоги, подскажи мне первую фразу.

— Жил-был человек на острове, — начала она.

— Он приплыл издалека, — подхватил я.

— А какой это был остров?

— Зеленый остров. Он сказал: «Я хочу здесь остаться» — и получил работу в гостинице.

— В какой гостинице?

— Высокой-высокой. Много этажей, много историй.

— Расскажи мне все, — настаивала она.

— Одни из них грустные, другие — счастливые.

— Все счастливые истории похожи друг на друга, — покачала головой Роз, весьма довольная собой, — все несчастливые истории несчастливы каждая по-своему.

Рассмеявшись, я прижал ее к себе:

— Я-то все гадал, что сталось с той книгой.

Роз вернула мне былую привычку воспринимать собственную жизнь как нечто достойное памяти и рассказа. Все люди, которых я знал, их удачи и горести, их судьбы были частью большего замысла, ясно проступавшего потому, что все они прошли через мою гостиницу и стали для меня не просто воспоминаниями, но вехами жизни.

Когда Дж. Ф. К.-младший женился, Милочка только посмеялась, отозвавшись о его жене: «Что за хаоле!» — но, когда он погиб в авиационной катастрофе — а я тем временем составлял свою книгу, книгу, полную мертвецов, — Милочка оплакивала его, как сестра, как возлюбленная.

Люди в других частях света говорили, что я забрался чересчур далеко, за пределы обитаемого мира, но нет — это они далеко забрались и по-прежнему нащупывали путь дальше, а я, наконец, попал туда, где хотел остаться. Я убедился в том, о чем давно догадывался: самый кривой и сложный путь — это все равно путь домой.