Читать книгу "Девятный Спас - Анатолий Брусникин"

Хотел Яха поворачивать подобру-поздорову, но тут вдруг узрел того, в ком полагал главную причину всех своих бед.

К дому быстрым шагом подходил Никитин-Микитенко, в обгорелом красном мундире, при сабле. Постоял перед воротами в нерешительности, перекрестился, поговорил о чём-то с караульным начальником, вошёл.

Времени, чтобы как следует рассмотреть страшного врага, у Журавлёва было достаточно. И открылись у Яхи глаза.

Никакой это был не Чёрт и не оживший покойник, а самый обыкновенный беглый дворянчик Митька Никитин, только подматеревший и с обритою бородой. Потому что черти или призраки нерешительности не ведают, а главное, не крестятся. Не засыпало чашника землей ни в каком подземелье. Спасся он как-то, сбежал, чтобы раз за разом возникать ниоткуда и путаться у Яши под ногами.

Во всю свою жизнь Яха, хоть и не терпел людского рода в целом, но ни к какому из человеков ненависти не испытывал. Если кого пытал — то не из неприязни, а по долгу службы и для собственного удовольствия. Если убивал — опять-таки для пользы, беззлобно. Но здесь, глядя в спину Никитину, так ожёгся изнутри лютым пламенем, чуть дым из ноздрей не повалил. Ну, чашник, пожалеешь, что на свет родился…

С того момента Журавлёв решил от заклятого врага не отставать. Куда Никитин, туда и он.

«Коняшек» своих Яха держал в строгости. Прекословить ему они не смели. Почему да зачем, не спрашивали. Как велел, так и делали. Куда скажет, туда и шли.

Тем более при таком поводыре жизнь у калек началась хлебная. Научил их Яшка, как надо милостыню добывать: не канючить — за горло брать. Щедро дают не тем, кого жалеют, а тем, кого боятся. Такое уж подлое у человеков устройство. Нужно подождать, пока на улице скопится побольше народу, выпростать из-под мешка руку (у кого на кисти два пальца осталось, у кого три) и закричать: «Дай алтын, не то схвачу!» Кинут, как миленькие, и «спасибог» говорить не придётся.

Пока у зеркаловского дома караулили, до двух рублей алтынами и копейками насобирали. А если на базар сходить или на паперть, то вышло бы вдесятеро.

Когда Никитин и двое его товарищей выходили из ворот, Яха подслушал, что ночевать они собираются у Илейки, а утром рано куда-то поедут по Троицкому ляху. Ладно.

До конца дня пошлялся со своими уродами по площадям-перекрёсткам, набрали целую кису медной монеты.

Вечером пожрали до отвала, Журавлёв лошадушек вином напоил. Они благодарили его, даже плакали — не могли нарадоваться на свою удачу. За один день достали больше, чем с прежним поводырём добывали за месяц.

С рассвета встали у Сретенских ворот. Народу мимо валило видимо-невидимо — в Троицу, на преображенское богомолье. Подавали прокажённым ещё лучше, чем вчера. Сума с медяками стала такая тяжёлая, что Яха сбегал в прибавленную меняльную лавку, по соседству. Вернулся с серебром.

Когда показалась Илейкина повозка, чем-то тяжело нагруженная и с тремя ездоками, Журавлёв пристроился сзади, на отдалении. Отстать было невозможно, ибо всё обчество двигалось единым потоком. Чтобы не загнать своих одров, пересаживался на каждой версте. И всё же к полудню стали калеки выдыхаться, молить о привале. Яха их и пугал, и палкой охаживал, но видно было, что скоро попадают.

Но здесь Илья повернул своего вороного великана с шляха в сторону, и приунывший Журавлёв повеселел. Дорога-то была знакомая, сагдеевская. Вот, стало быть, куда троица путь держит.

Прокажённых Яшка бросил, они теперь стали ни к чему. А добытое ими серебро пригодилось: за большие деньги, семь с полтиною, купил у одного купчишки-богомольца тележку с лошадью. Сел, поехал догонять.

У мастера Ильи всё было не просто так, а с выдумкой. Например, колёса на повозке особенные, с железными шипами, чтоб легче в горку ехать и в грязи не вязнуть. По этому-то следу, который ни с каким другим не спутаешь, Яха и катил.

В Сагдеево след не повёл, свернул на просёлок. Потом и вовсе вывел на заросшую травой лесную тропинку. Чахлая лошадка вскоре начала спотыкаться. Пришлось её бросить.

Заковылял Яшка на своих двоих, коротких, дивясь, зачем это Илейку со товарищи понесло в глухую чащу. Оказалось, к брошеной плотине, где когда-то стояла мельня. Место это было Яхе знакомо и памятно. Когда-то, тому почти двадцать лет, именно здесь, только двигаясь с противоположного берега, они с Зеркаловым потеряли след драгоценной повозки. А девять лет назад где-то в этих гиблых топях сгинул наряд ярыг, посланных искать укрывателя княжны Милославской.

В общем, место было особенное. Яшка сразу понял: судьба вернула его сюда неспроста. Где всё началось, там и закончится. Мысль была ему самому не совсем ясная, но верная. Это он безошибочно почувствовал.

У плотины происходило непонятное. Мастер подтаскивал к ней какие-то штуки, сооружал диковинную деревянную птицу, потом дотемна возился с огромной старой бочкой.

Вечером Никитин и его дружки пекли на угольях рыбу. Яха им не завидовал, потому что рыба — гадость. Сам он поел жуков и личинок, которых наковырял из трухлявого пня. С голодных детских лет знал, что козявками лесными можно наесться.

Ничего не стоило прирезать ночью всех троих, они спали безо всякой опаски. Но, во-первых, было любопытно, что они такое затевают. А во-вторых, зарезать чашника Журавлеву казалось мало. Надо, чтоб он, вражина, перед смертью как следует страху наглотался, за все свои против Яшки злодейства.

Торопиться было некуда. Яха твёрдо знал, что ныне его воля. Никуда от него Никитин не денется. С тем и заснул на моховой подстилке, сладко.

И назавтра улучил верный миг, когда двое под воду спустились, а Митька за ними смотрел, ничего вокруг не замечая. Как его надо взять, Журавлёв придумал загодя.

Подкрался, накинул невод, затянул, дёрнул, и повалился беззащитный враг Яхе под ноженьки.

— Ну, здравствуй, чашник, — сказал ему карлик, заливаясь счастливым смехом. Первый раз в жизни он смеялся так ясно, безоблачно. — Два раза ты мне дорогу переходил. Сначала девчонку отбил. Потом ноги мне оборвал. За обе вины со мною рассчитаешься, сполна.

Сладость победы портило лишь одно. Никитин сообразил, что ему из сети не выпутаться, и барахтаться не барахтался, но страху в его взгляде не было. Он просто молча смотрел снизу вверх и чуть щурился от солнца.

Почему не испугался, непонятно. Может, отупел от неожиданности?

Журавлёв потянул верёвку, заставил пленника встать на колени. Теперь их лица были почти вровень. Стал рассказывать:

— Я тебя буду убивать больно и не сразу. По лоскуточку, по суставчику, по косточке. Помучаю — дам отдохнуть, потом сызнова. А начну с ушей…

Но чем красочней он расписывал, как будет тешиться, тем меньше слушал Никитин. На Яху смотреть он перестал, поглядывал то на небо, то на речку. Впервые Журавлёву попался такой непонятливый!

Озадаченный, карла умолк и задумался. Надо было искать к чашнику какой-то другой ключ. Чем бы его пронять, чтоб завыл от страха?