Читать книгу "Воплощение снов - Надежда Федотова"

Белая усадьба была старой, но крепкой и вполне удобной для жизни. Герцог эль Хаарт еще зимой распорядился привести дом в порядок и подготовить его к лету, так что жаловаться Нейлу было не на что. Всё было к его услугам — и просторная спальня, и столовая, и небольшая библиотека с заново перебранным камином, и светлая гостиная, окнами выходящая в сад… Половицы не скрипели, сквозняки по коридорам не гуляли, к тому же в усадьбе имелась и кухня, и прачечная, и небольшой, но вполне достаточный для одного штат прислуги, которой в крошечном охотничьем домике попросту негде было бы разместиться. Да, по части комфорта усадьба была куда предпочтительней, не говоря уж о том, что это был его родной дом — дом, где он появился на свет и когда-то сделал свой первый шаг, дом, через порог которого его отец когда-то перенес его мать — можно сказать, родовое гнездо! Уютное, удобное, принадлежащее ему по праву… И полное призраков. Конечно, призраки эти были не из тех, которыми пугают детей и которые бродят по страницам романов, смутно белея во тьме погребальными саванами — ничего подобного в Белой усадьбе отродясь не водилось. Но ее стены помнили то, чего Нейл помнить не мог, и до сих пор хранили следы присутствия людей, которых он никогда не знал…

Его отца звали Итан Эшби. Он был из мелкопоместных дворян, и пусть обращаться к нему следовало «ваша милость», титула он не имел. Всё, что у него было — небольшое имение, двадцать пять акров которого занимал лес, да старая усадьба, что помнила еще его пра-пра-прадеда, Эмиаса Эшби, в свое время слывшего неплохим художником. Эмиас Эшби умер рано, от чахотки, оставив своей вдове большие долги, троих детей и Белую усадьбу, которая впоследствии перешла к его далекому правнуку. Итан Эшби унаследовал от предка тягу к живописи, и пусть не унаследовал дедовского таланта, жить ему это не мешало. Он был единственным ребенком своих родителей, рано покинувших этот мир, и похоронив отца с матерью на маленьком семейном кладбище, зажил в Белой усадьбе отшельником — прибыль имение давало небольшую, но вполне достаточную, чтобы не испытывать нужды. Когда ему исполнилось тридцать, он встретил Вивиан Кентон (такова была девичья фамилия нынешней герцогини эль Хаарт) и женился на ней. Через год у них родился сын. А еще спустя полгода Итан Эшби скончался: его, не слишком крепкого здоровьем, уложил в могилу бич семейства Эшби — чахотка. По крайней мере, именно ее назвали причиной смерти, пускай далеко не все были с этим согласны… Спустя полтора года после кончины хозяина Белой усадьбы его вдова вновь вышла замуж и вместе с малолетним сыном покинула Предгорье. Ее супруг подыскал расторопного управляющего, раз в пару лет наезжая проверить качество его работы, однако сама бывшая госпожа Эшби в Белой усадьбе больше не появлялась.

«Мы и не чаяли, ваша милость, что сюда хоть кто-то вернется», — сказала Нейлу госпожа Бэрр, старая экономка, что служила еще его отцу и не покинула свой пост даже после того, как дом опустел. Герцог эль Хаарт по просьбе жены оставил ее в Белой усадьбе кем-то вроде смотрительницы, и все эти годы экономка жила при господском доме, в маленьком флигеле — госпожа Бэрр была женщина одинокая, муж ее давно умер, а детей у них не было. К молодому хозяину восстановленная в должности экономка отнеслась ровно, с тем оттенком почтительного достоинства, что всегда отличает хорошую прислугу, и когда Нейл после отъезда его светлости попросил ее показать ему дом — в присутствии отчима он почему-то так и не смог на это решиться — она выполнила его пожелание все с тем же спокойным достоинством. Столовую, кабинет, библиотеку и большую гостиную на первом этаже Нейл уже видел, службы тоже, его самого поселили в бывшей спальне хозяина усадьбы, герцога разместили в одной из гостевых спален, однако дом был не так уж и мал, и запертых комнат на втором этаже оказалось достаточно. «Это еще одна гостевая, ваша милость, — говорила экономка, одну за другой отпирая двери, — это комнаты вашей матушки — спальня и гостиная… Здесь каминная… Детская… Мастерская…»

«Мастерская?»

«Ваш отец был художником, ваша милость — хотя вы, наверное, знаете. Не то чтобы знаменитым, он писал больше для себя, но у многих наших соседей в домах есть его картины, — сказала женщина. И заметив взгляд Нейла, брошенный на голые стены коридора, добавила:- В Белой усадьбе картин тоже достаточно. Но здесь так долго никто не жил…»

«Их куда-то убрали? В мастерскую?»

«Нет, ваша милость. В чулан, вон там, в конце коридора. В мастерской только несколько незаконченных работ — ваша матушка после смерти вашего отца заперла дверь и не велела там ничего трогать».

Нейл, глядя себе под ноги, поинтересовался насчет ключа от мастерской и, получив требуемое, отпустил экономку. Любое ее упоминание об Итане Эшби как о его отце всякий раз вызывало у него глухой внутренний протест, кроме того, в присутствии чопорной экономки он чувствовал себя непрошеным гостем, хотя безупречное поведение госпожи Бэрр не давало этому никаких оснований… Оставшись один, новый хозяин Белой усадьбы повертел в пальцах потемневший от времени ключ, вставил его в замочную скважину, повернул и вошел в мастерскую. В комнате было темно, густо пахло пылью и совсем едва слышно — краской. Неужели распоряжение хозяйки до сих пор соблюдается неукоснительно, и в эту комнату никто не входил почти двадцать лет?.. Нейл раздвинул плотные занавеси на окне и огляделся. Да, это была мастерская художника: высокий стеллаж, уставленный разномастными жестянками с засохшей масляной краской, несколько темных склянок с олифой, связки кистей, обрывки ветоши, бумажные папки с эскизами, целая коробка карандашей, большей частью совсем сточенных, штабель пустых деревянных рам, несколько натянутых небеленых холстов на столе, пара картин в углу, повернутых рисунком к стене… Нейл развернул холсты к свету — тот, что поменьше, изображал залитый солнцем цветочный луг, а второй — багряный закат над взморьем. Нейл внимательно рассмотрел обе картины и пожал плечами. Он мало что смыслил в живописи, к тому же, работы действительно были не закончены. «Как и эта, вероятно», — подумал он, возвращая холсты на место и подходя к мольберту возле окна, накрытому куском ткани. Протянул руку, сдернул пыльный, криво наброшенный покров и невольно отшатнулся назад. Это был портрет женщины, светловолосой, в воздушном белом платье с открытыми плечами и приколотым к корсажу маленьким букетиком цветов. Картина была яркой, совсем не тронутой временем, полная красок и солнца, и женщина, изображенная на ней, сама словно светилась изнутри — вся, за исключением лица, вместо которого на ошеломленного Нейла смотрела неровная дыра с обожженными краями. Кто это сделал? Зачем? Неприятный холодок пробежал по спине, и Нейл торопливо вернул ткань на место. Потом шагнул к окну, вновь задернул тяжелые шторы и вышел из мастерской. Дверь он запер, ключ вернул экономке, в комнату эту больше не заходил, и даже те картины, что хранились в чулане, велел достать лишь спустя неделю, причем не без внутренних опасений… К счастью, все они оказались целехоньки. По большей части это были пейзажи — на три десятка холстов пришлось всего несколько натюрмортов и пара картин с изображением сельской жизни. Пейзажи показались Нейлу вполне недурными. Возможно, кое-какие из них стоило бы вернуть на стены, подумал он.

«Это все, госпожа Бэрр? Или в доме есть еще один чулан?», — спросил он экономку, про себя радуясь, что среди живописных находок нет ни одного портрета. И как сглазил.