Читать книгу "Никон - Владислав Бахревский"

– Проснулся? А я про тебя многое знаю.

– Да неужто?! – удивился Кудеяр. – Ты же имени даже моего не спросила.

– А у тебя нет имени, – сказала Маланья, и Кудеяр, потянувшийся было со сна, замер и сел. – Ты – человек дороги. Рановато к нам пожаловал, под снегом земли не видно.

И засмеялась, глядя Кудеяру в лицо.

– Я тебе травку петров крест дам да свечу ярого воску.

– Зачем мне трава да свеча?

Маланья пальцем Кудеяру погрозила.

– Ты мне глаза не отводи, моя вода – зеркало. Травка тебе от привидений пригодится, а свеча ей в помощь.

– Не понимаю что-то тебя я, женщина, – пожал плечами Кудеяр.

Тут Маланья улыбнулась и сказала, в темное окошко глядя:

– Один мужик яму для столба рыл. Глядь, корчага с серебром. Матюкнулся мужик с радости, а корчага исчезла… Ты тот камень Самосвет царю отошли. Он тебя простит и спасибо тебе скажет. Да смотри в зепь не положи камень-то. Его на груди носят.

Речи бредовые, но правда в них была. Заехал в Можары о Кудеяровом кладе разведать.

– Скажи, добрая хозяйка, о каком камне ты говоришь?

– О Самосвете, что в нашей земле сокрыт.

– А зачем камень царю отдавать, у него от самоцветов подвалы ломятся.

– То от самоцветов, а наш камень Самосвет. Если с ним Белый царь обойдет Россию, станет она для неприятеля невидимой… Все, что в кладе, себе возьми – не возбраняется, а камень будь любезен царю отдать. Обещаешь?

– Обещаю, – сказал Кудеяр. – Самая малость осталась – клад сыскать.

– Он сам тебя найдет.

Маланья набрала в горсть воды из ковша да и брызнула на Кудеяра.

– Садись за стол, кашей накормлю. – Поставила кашу и молоко, сама шалью закуталась. – За дурнем моим схожу. Тоже, чай, проголодался.

Выскочила на мороз да оглянулась чего-то, а Ванюшка косматенький стоит на порожке, к избе спиной прислонясь, а опорки на ногах у него размотались, а из худых лаптей – коготки.

Ох и кинулась Маланья к дьячку своему, сграбастала, тепленького, глупенького, спеленала белыми руками и принесла в избу, как матрешку. На пороге только и опамятовалась, на землю поставила, чтоб не смутить хозяина перед гостем. А гостя уж след простыл.

– Чему-то быть, – сказала Маланья, расплакавшись вдруг на груди своего дьячка.

– Чему же?! – робко гладил он жену по головке.

– Не зна-а-аю, – неутешно плакала Маланья да и смолкла. – Чему быть, того не миновать.

7

Был суд.

В тихие Можары понаехало из соседнего монастыря начальство. В церковном притворе с цепями на руках, в колдовском своем платье, поверх беличья шубка, сидела на скамье Маланья. Перед ней на возвышении святые мужи в черных рясах, а главой у них игумен Паисий. Односельчан полна церковь – согнали.

Федька Юрьев сказывал о колдовстве Маланьи и о той порче, какую она напустила на него.

– И, ненавидя весь род Христов, – вопил Федька, – напустила Маланья на меня и мужа своего дьячка Ивана черное чародейство. Очутились мы в санях, и понесла нас лошадь мимо дороги. Сама же Маланья обернулась волчицей, выскочила через трубу и погналась за нами. Величиной волчица была выше леса, зубы как пила, а глаза как две печи. Догнала эта волчица сани и сожрала лошадь.

– Это зачем же я свою лошадь жрать бы стала? – засмеялась Маланья, пугая смехом и дерзостью невиданной монахов и крестьян. – Мне бы вас, бессовестных, слопать!

– Ведьма! – У Федьки пена изо рта пошла. – Не по зубам тебе человек с крестом! Не по зубам!

Спросили дьячка, видел ли он волчицу.

– Не видел, – покрутил головой дьячок. – То, что в купчей слова перевернулись, – точно. А волчицы не было. Да и вокруг саней следов было много, целая стая лошадь разорвала.

Терентий Ивлев, домашний палач Кучума, черный, высохший, согнутый болезнью пополам, тоже говорил против Маланьи:

– Угрожала она мне, ведьма, что сделает таким же черным, как потолок в моей избе. И точно. Три года сох – и вот поглядите-ка на меня теперь, добрые люди! Сжечь ее, ведьму!

– Угрожала Терентию Ивлеву? – спросили судьи Маланью.

– Угрожала. – Маланья не запиралась. – Угрожала ему, потому что он – тать, свел корову у нас три года тому назад.

– Как же ты узнала?

– Мне многое ведомо. Поглядите на его рожу! Хороший человек разве стал бы палачом?

Злы были люди можарские. Один вспомнил то, другой – другое, третий – про больную голову, будто сонного и пьяного накрыла Маланья подолом…

Во время суда Федька Юрьев все бегал на улицу. Со дня порчи никакая пища в животе у него долго не держалась. Глядя на все это зло, судьи приговорили: Маланью, колдунью, сжечь.

Суд шел на Сретенье. Омрачить праздник побоялись, отложили казнь на завтра.

Заперли Маланью в амбар на господском дворе и собак вокруг посадили.

Тут можарские люди опомнились: веселое ли дело человека живьем спалить. Побежали к Паисию с подарками. Игумен был суров. Всех, кто пришел со взятками, велел бить кнутами, и били.

Обозлившись, можарцы объявили Федьке, что в патриаршие земли не побегут. Патриаршие люди быстренько собрались и уехали, не грозя и не споря. «Не к добру», – подумалось можарцам.

Глава четвертая

1

Пока вершилось ужасное Маланьино дело, Анюта ни жива ни мертва отсиживалась в коровнике. Чего греха таить, боялась Анюта, как бы не вспомнила на пытке Маланья про нее.

Все же, как ни страшно за шкуру свою дрожать, – когда близкий человек в беде, свой страх недорог.

Спорхнула ночью Анюта с печи, оделась потихоньку и побежала к Маланьиному горькому амбару.

Висела морозная дымка, снег скрипел – в Москве слышно.

Прибежала-таки Анюта на боярский двор. Людей – никого. Собаки цепные, человека завидя, из будок повыскочили и, как волки, уселись молча вокруг амбара и стали ждать Анюту, чтоб разорвать, коли подойдет.

– Маланья! – крикнула Анюта издали.

Маланья, узнав голос, отозвалась:

– Зачем пришла, Анюта? Уходи, пока не увидели.

– Нет никого. А пришла спросить, чего мне сделать, чтоб вызволить тебя. К амбару не подойти, псы больно голодны.

– Ничего не поделаешь, девушка. Помни меня и молись. – Может, черта позвать? Ты научи как, я позову.

– Богу за меня молись, девушка. Богу! И ступай. Караульщик греться пошел. Не ровен час увидит тебя.

Тут в доме дверь хлопнула.

Заплакала Анюта и бежать. Бежит к селу, а сама думает, не позвать ли маленького лешего, может, он вызволит Маланью. Только подумала, обдало ее снежной пылью, выросла из-под земли тройка белых лошадей в серебряной сбруе. Саночки узорчатые, голубыми цветами расписаны. Возок пуст, а на месте кучера Ванюшка-леший.