Читать книгу "Смерть чистого разума - Алексей Королев"

составляющими».

– Владимир Ильич, – холодно сказал Веледницкий, – вы зашли чересчур далеко. Извольте объясниться.

* * *

Пробило час.

– В этой истории, – сказал Ульянов (он не выдерживал специально паузу, просто новый кофе оказался слишком горячий), – в этой истории есть момент медицинский, есть литературный и есть – философский. Мало кто менее моего сведущ в медицине – если не считать многолетней борьбы с катаром желудка, – но в вопросах литературно-философских, смею надеяться, я кое-что понимаю. Начать придётся, однако же, как обычно, с самого трудного. Скажите, Антонин Васильевич, как часто вы выступаете в периодической печати?

– Я отвечу, Владимир Ильич, хотя делаю это исключительно из ещё сохраняющегося к вам уважения, – Веледницкий, похоже, не врал. – Мои путевые заметки о Палестине и Египте выходили в «Северной Пальмире». Небольшое исследование о положении земских врачей волжских губерний – в «Вестнике Статистического общества». Очерк о профессоре Блейлере – в «Ниве». Вот, кажется и всё, – ну если не считать… кхгм… статей политического свойства, вам, Владимир Ильич, известных.

– Известных, – сказал Ульянов. – Но я о другом. О ваших медицинских трудах.

– Ах вот оно что… Даже в голову не пришло. Да нет, как-то особенно похвастаться нечем. Я ведь практик. Кроме того, так получилось, что большую часть жизни я провёл за границей, а добиться возможности опубликоваться здесь в научных журналах иностранцу… если он не Сербский и не Бехтерев…

– Однако, – заметил Маркевич, – вы говорили, что публиковались в Revue Neurologique. Что-то там о никотине.

– Совершенно верно. Даже дважды. О применении никотина при нервных болезнях, а вторая – о результатах наблюдений за одним из пациентов профессора Блейлера в его клинике. Но это было более семи лет назад.

– Ну, так или иначе, – сказал Ульянов, – в вашем лице Revue Neurologique имеет не только подписчика, но и автора.

– Ну если это можно считать таковым, – развёл руками Веледницкий.

– Можно, можно. Скажите, инспектор, вам знаком термин «схизофрения»?

– Нет, впервые слышу.

– А вам, Николай Иванович?

Скляров помотал головой.

– Ну, у вас, Степан Сергеевич, не спрашиваю. А вы, Антонин Васильевич?

– Что, простите? – Веледницкий отвлёкся на кофейник и потому отвернулся на секунду.

– Вам знаком термин «схизофрения»?

– Ммм… да, да, что-то припоминаю. Это теория профессора Блейлера. Довольно оригинальная, но я, честно говоря, в неё не вникал.

– Отчего же так? – спросил Ульянов.

– Да времени, знаете ли, как-то не было. Я же говорю, я практик. С новинками неврологии знакомлюсь по мере их апробации моими коллегами. А в чём, собственно, дело?

– Степан Сергеевич, вы не могли бы ознакомить всех нас с содержанием заметки доктора Освальда Бумке в последнем номере Revue Neurologique? Судя по всему, это будет крупнейший психиатр[41]. Я боюсь сбиться. Вы же успели её прочесть за сегодняшнее утро?

Маркевич последовал примеру Веледницкого и налил себе кофе, то же самое сделали Скляров и Целебан – как оказалось, опустошив при этом кофейник. Николай Иванович засеменил на кухню за новой порцией, но ждать его Маркевич не стал.

– Доктор Бумке опубликовал небольшую заметку под названием «Некоторые впечатления от доклада профессора О. Блейлера на собрании Немецкого общества психиатров». Собрание это имело место в Берлине в апреле сего года. Сколь бы невелика была эта заметка, я попробую изложить её ещё короче, а если ошибусь в терминологии, надеюсь, Антонин Васильевич меня поправит.

– Разумеется, – сказал Веледницкий. Он встал, немного потянулся и сел в своё кресло снова.

– Итак, вот что пишет Бумке. В самых вежливых выражениях, со всем почтением, но Блейлер обрушился с критикой на Крепелина с его dementia praecox. Во-первых, Блейлер утверждает, что «раннее слабоумие» Крепелина – вовсе не всегда раннее. Во-вторых, с точки зрения Блейлера, нельзя, как Крепелин, сводить всё и вся только к бреду и галлюцинациям как к главным признакам этого душевного расстройства. Гораздо более выпуклыми синдромами являются утрата ассоциативных связей, волевая неустойчивость, разрыв больного с реальностью и, наконец, чрезмерные эмоции. А главное, пишет Бумке, Блейлер категорически отрицает неизлечимость этого недуга, его неизбежное завершение деменцией и саморазрушительной смертью. В связи с этим Блейлер отринул термин dementia praecox и утвердил новый: схизофрения, от греческих слов «схизо», что означает «разрыв» и «френ», то есть «ум».

– Интересно, не правда ли? – спросил Ульянов, обращаясь к одному Целебану.

– Несомненно, – отвечал инспектор. – Для доктора Веледницкого и его коллег.

– Не скажите. Я, ещё раз напомню, не врач, но кое-что здесь очевидно даже дилетанту. Например, «утрата ассоциативных связей». Не напомните, Степан Сергеевич, как Корвин назвал Тера в записке, адресованной Шубину?

– «Человек этот точно зерно».

– Поэтично, да. Но разве же это не нарушение ассоциативного мышления в чистом виде? Антонин Васильевич?

– Возможно, – ответил Веледницкий.

– Николай Иванович, – спросил Ульянов у только что вернувшегося Склярова, – напомните, как Корвин характеризовал симптоматику своего заболевания?

– Э-э-э… Лёвушка? Сам? Симптоматику?

– Ну да, да. Вы давеча пересказывали. В этой же комнате.

– Ах, да. «Потерял интерес к жизни». Да, я своими ушами от него слышал несколько раз, – сказал Скляров.

– Да, именно так. Можно ли назвать это «волевой неустойчивостью»? Думается, что можно. Про внезапные приступы агрессии – сиречь избыточную эмоциональность – даже мне доводилось читать, хотя я, напомню, никогда особенно жизнью Корвина не интересовался. Однако же – попадалось на глаза. Что там у нас ещё осталось?

– Разрыв с реальностью, – подсказал Маркевич.

– Ну, тут и толковать нечего. Разрыв, да ещё какой. Не хуже, чем у Богданова, которого, однако же, никто в сумасшедший дом отчего-то не запирает.

– У кого? – переспросил Целебан.

– Неважно. У одного моего знакомца. Так, к слову пришлось. Что же, Антонин Васильевич, есть ли – то есть, были ли – у Корвина симптомы этой самой схизофрении? Молчите? Ну да и правильно. Думаю, своеобразный посмертный консилиум профессиональных врачей на основании показаний людей, близко знавших Корвина, провести будет тоже нетрудно. Кроме того, не исключаю, хотя и не могу этого утверждать наверное, что молчание профессора Блейлера связано не только и не столько с его занятостью, сколько с тем, что будучи действительно крупным психиатром он увидел определённые признаки возвращения Корвина к нормальной жизни – признаки, которые его лечащий врач не обнаружил… или утаил.

– Вы предъявляете доктору довольно тяжёлое обвинение, – заметил Целебан, – обвинение в нарушении врачебной этики. Вы ничего не хотите ответить, господин Веледницкий?

– Я бы прекратил эту комедию, инспектор, – ответил доктор. – Но хочу, чтобы это сделали вы – когда, наконец, убедитесь, что бывают на свете безумцы куда более тяжело больные, чем покойный Лев Корнильевич, и один из них сейчас солирует в моем собственном доме[42].

На Ульянова