Читать книгу "Пленники Раздора - Екатерина Казакова"

Дни пути текли однообразной вереницей. Колдуну казалось, едут слишком уж долго, но потом он понял, что просто много спит. Просыпается, засыпает, снова просыпается. Мнилось, будто спит очень подолгу. А на деле, небось, вскидывался на каждой кочке.

121

Лесана сидела в повозке рядом с наставником. Лют ночью оторвался от обоза, перекинулся и умчал куда-то в чащу. Благо, Ихтор пожалел оборотня — приставил одного из выучей, чтобы подлечил раны от Лесаниного ножа, когтей волка и стрелы ратоборца, воткнувшейся в спину Ходящего, к его везению, на излете.

— Знал бы, что так натерплюсь, в жизни не сунулся бы дружка твоего защищать, — бубнил Лют.

— Тамира? — удивилась Лесана.

— Его, его. Вышел, как скаженный, на колени грохнулся среди поляны и давай бормотать, потом по кругу на карачках пополз. Я в кустах схоронился, а тут гляжу, он стелется, бурчит чего-то, а от обоза вашего один из ближних Серого несется. Ну, я и прыгнул напереём…

Обережница удивилась:

— Как же ты не ослеп? Там ведь костры горели.

Ее собеседник задумчиво потёр лоб:

— Да не знаю… Прыгнул и все… А уж потом не до костров было…

Лесана рассмеялась.

— Смешно тебе, — тут же сварливо отозвался Лют. — Ладно. Пойду, побегаю. Тошно с вами. А ты спи.

И унесся в чащу.

Девушка смотрела ему вслед.

— Трудно тебе придется, — сказал негромко Клесх.

Выученица вздрогнула.

— Что?

— Что слышала. Придётся трудно.

Лесана покраснела, втайне порадовалась, что наставнику не видно в темноте её запылавших щёк и спросила:

— Почему?

Крефф усмехнулся:

— Он — себе на уме. А ты простовата.

— Дура, да? — с угрюмым вызовом спросила обережница.

— Бываешь и дурой, — подтвердил Клесх. — Простодушная ты. А он — нет. Поэтому и трудно тебе с ним будет. К этому готовься.

Девушка замерла, уставилась в полумрак остановившимся взглядом, а потом спросила:

— Вот ты наставник мой. Мужчина. Так объясни. Я же всё за ним знаю. Знаю, какой он. Почему ж…

Она смешалась и не решилась договорить.

Клесх закрыл глаза. Он по-прежнему был бледен, хотя рана его заживала хорошо. Ихтору с выучами удалось собрать кости и жилы, а значит со временем вернутся и сила, и ловкость.

— Почему одного любишь, а от другого с души воротит? — обережник понял выученицу без слов. — Да кто ж тебе ответ даст? Потому. Лют — не самый плохой выбор. Но и не самый лучший.

Лесана с тоской поглядела в чащу.

Наставник сказал:

— Сердцу не прикажешь. А что дальше будет — поглядим.

122

Зван и его стая возвращались обратно в Переходы. Первый день они шли на пределе сил, опасаясь погони. Однако к исходу этих изнурительных долгих суток поняли, наконец, что никто их не преследует. Отыскали старый лог, заросший густым кустарником, там и заснули вповалку.

Их битва на гати была короткой и кровавой. Волки не ожидали удара в спину и, налетев на заслон, погибли, не успев толком защититься. Да и не особо защитишься от рогатины. Звану, правда, разорвали плечо, но плоть потихоньку затягивалась. Мясо оно и есть мясо — болит сильно, а заживает быстро.

Охотники дали Ходящим уйти невозбранно. Может, и хотели бы отправиться вдогон, но достало им других хлопот. Однако Цитадель знала про Переходы. А это для Звана и его стаи означало только одно — с людьми придётся договариваться, придётся учиться жить и рядом, и опричь. Этого уже не избежать. Изменилось всё. С битвы на гати привычный уклад перевернулся, став с ног на голову. В одном Серый был прав: «Лес велик, а укрыться негде».

Перемены всегда страшат. Зла и добра в них поровну.

Мужчины шли настолько быстро, насколько могли. Осенённых в пещерах осталось чуть больше десятка, а баб и ребятишек следовало кормить. Луна уже подходила. И кровососы спешили так, как могут спешить только скованные тяжкой повинностью люди.

У Черты их встретил Дивен.

Обнялись.

— Как вы тут? — спросил Зван. — Все целы? Все в уме?

Вопрос был непраздный, но Дивен, вместо толкового ответа развел руками:

— Уж не знаю, что и сказать.

Вожак нахмурился:

— Ну? — он устал, а напряжение последних седмиц сказывалось, вынуждая досадовать. — Говори толком.

Дивен задумчиво потёр подбородок.

— Я надысь жену кормил. Она ж у меня совсем слабая после родов. Крови дал, а её ею вытошнило. Думал, занемогла. Испугался. Но Вышининых кормить стали — та же беда. Все здоровы, а блюют, аж нутро выплёвывают.

Зван тяжело опустился на поваленное дерево.

— Все здоровы, а крови не хотят?

Дивен растерянный сел рядом:

— Выходит, что так…

Вожак на эти слова горько усмехнулся:

— Идём. Устал я, сил нет.

Пещеры встретили возвратившихся тишиной и прохладой. Мужчины разошлись по избам, Дивен тоже направился домой. У него сердце изболелось за жену. Она уже который день была сама не своя. Спала плохо, да и Лесана постоянно плакала, видимо, чувствуя материну тревогу. И как их обеих утешить Дивен не ведал.

Когда он вошел в сени, то замер на пороге. Слада опять не спала. Он слышал, как она негромко напевает, ходя туда-сюда по горнице. То ли укачивала меньшую, то ли сама была не в силах заснуть и старалась хоть как-то разогнать снедавшую её тоску. Слада часто пела эту песню, когда укачивала детей. И Дивен знал её от слова до слова. Слышал сотни раз… Но сейчас отчего-то в горле встал ком.

Лес шумит вековой за околицей села. Ой, прядись моя нить поровней, поровней. Я тебя, милый друг, всё из леса ждала. А моё веретено только кружится быстрей. Вот и вечер уже, солнце скрылось за горой. Ой, прядись моя нить поровней, поровней. Лишь тревога на сердце, потеряла я покой. А моё веретено только кружится быстрей. Ночь пришла на порог. Только милого всё нет. Ой, прядись моя нить поровней, поровней. Ночь — разлучницу прошу: «Подскажи ты мне ответ!» А моё веретено только кружится быстрей. Как найти мне тебя? Где же ты, милый друг? Ой, прядись моя нить поровней, поровней. За тебя я пройду, сто потерь, сто разлук. А моё веретено только кружится быстрей Пусть тебе, любый мой, моя нить укажет путь. Верю я, ты придешь. Ночи нас не разлучить. Злобным морокам лесным — им тебя не обмануть. И своё веретено не устану я крутить.

— Слада, — тихо позвал муж.