Читать книгу "Z: Квази. Кайнозой - Сергей Лукьяненко"

– Дави их, пап! – завопил Петя, азартно целясь из ружья в маленьких восставших.

Я дал ему по локтю, картечь ушла в воздух. Вырвал ружьё у парнишки, перезарядил.

Пикап, трясясь на ухабистой дорожке, набирал ход. Восставшие отставали. Их метаболизм, как у гепарда, позволял резкие рывки и ускорения, но очень недолгие.

– Стреляешь ты хорошо, – сказал я обиженному Пете. – И вообще, парень не промах. Но убивать восставших, тем более детей, без нужды не стоит.

– Я оба раза в вас стрелял, но промазал, – сообщил Петя.

– За враньё – ружьё не верну, – сказал я.

Пикап ударом «кенгурятника» распахнул ворота – нас тряхнуло так, что я едва не вылетел из кузова. Мы промчались мимо служебной машины и понеслись к шоссе.

– Видел кого-нибудь, кроме мертвецов? – спросил я. – Женщину? Красивую?

– Только дохлую блондинку, – вызывающе сказал Петя. – Ничё так, но не в моём вкусе.

– Жаль, – вздохнул я. – Она где-то тут была, в засаде.

Паренёк засопел. Потом сказал:

– Вам теперь достанется. Не до красоток будет. Вы же Драного Лиса застрелили.

– Очухается, – сказал я. – На то он и Драный Лис.

Я сел на дно пикапа. Мшанин-старший явно не собирался останавливаться, пока между нами и посёлком издателей не окажется несколько десятков километров. Я его вполне понимал. Расстегнул одну из сумок, заглянул внутрь. Книжки. Хоть Библиотекарь и шёл за конкретной книгой, но и попутной добычей не пренебрегал.

– Ну, хоть скучать не придётся, – сказал я, доставая одну из книг. – Перумов, «Дочь некроманта». Пойдёт.

– Не порвите, она тоже в заказах, – буркнул Петя, усаживаясь рядом. – Интересная?

– Сейчас посмотрим. А сам не читал?

– Нет, – сказал Петя. – У меня эта… дислексия.

Я укоризненно посмотрел на него. Петя Мшанин отвёл глаза.

– Ну дайте чего-нибудь… – сказал он. – Только небольшое.

– Держи, – я протянул ему первую попавшуюся книгу. – Там картинки, втянешься.

Это оказались «Сто лет одиночества» и картинок в них не было. Но, как ни странно, юный Петя вчитался и не выпускал книгу из рук, пока мы не остановились вблизи первого блокпоста питерского Периметра.

А я вначале открыл на смартфоне служебный мессенджер и написал краткий отчёт Маркину. Потом достал из кармана бумажку с телефоном дружелюбного человека Андрея, с которым познакомился в «Пене дней». Некоторое время смотрел на номер. Потом набрал его. Сработал автоответчик, что меня даже обрадовало. Я так же коротко, как и в отчёте начальнику, сообщил о происшествии на заброшенных дачах.

Если таинственный «Круг» сам причастен к произошедшему – то ничего нового они не узнают. Если нет – я чуть-чуть повышу свою значимость и укреплю наше хрупкое и сомнительное сотрудничество.

Глава седьмая

Наказание и преступление

Я ждал Найда возле станции метро «Пушкинская». Он позвонил, когда я ехал на автобусе в центр от питерского Периметра, и спросил, ждать ли ему машину. Пришлось сказать, что водитель приболел и договориться встретиться у метро.

Близился вечер, и Питер плавно переходил в своё вечерне-расслабленное состояние. Открывались кафешки, на открытых площадках загорались инфракрасные лампы, на улицах появлялось всё больше молодёжи – причём не только кваzи, но и нормальной, живой. Компании почти все были смешанные. Вот три живых парня и мертвец. Вот два кваzи и живая девушка. А вот группа молодёжи, где и не угадаешь, кто есть кто, – лица подкрашены в серовато-голубой у живых, выбелены у мёртвых, стрижки одинаково небрежные. Полное торжество толерантности. Жизнь и смерть гуляют под ручку по улицам столицы мёртвых.

Я подумал, что это в итоге оказалось совсем не так плохо, как могло быть. И дело не в том, что Катастрофа прошла самым странным и мирным образом, как она только могла пройти, что улицы городов не превратились в руины, в которых хищные мертвяки охотятся за немногими выжившими. Без всякой Катастрофы всё могло быть плохо. Человечество упорно шло к самоуничтожению – ломало существующие и рабочие социальные модели, придумывая взамен немыслимые и нежизнеспособные, создавало всё новые и новые средства массового уничтожения, конфликтовало, воевало, боролось с плохим – развивая и популяризируя его, поддерживало хорошее – давя и дискредитируя. Всё шло вразнос. Восставшие оказались мёртвой водой, уничтожившей то, что требовалось уничтожить, кваzи стали живой водой, запустившей новое развитие. Конечно, если тебя самого не угораздило попасть в эту мясорубку. Но ведь так, наверное, бывает при любом социальном катаклизме. При революциях, крушении и становлении империй, возникновении новых религий, даже при промышленном перевороте. Всегда мир сгорал и рушился, погребая ни в чём не повинных неудачников под своими обломками – а потом вставал из руин и пепла, благообразный и привлекательный. Кого нынче волнует судьба помирающего с голода луддита или язычника, не принявшего христианство? Да никого. Победитель получает всё, в том числе и право переписать историю на свой вкус. Если спросить этих молодых ребят, выросших уже после Катастрофы, хотят ли они, чтобы всё было «как раньше», что они ответят?

Пальцем у виска покрутят.

Мир адаптировался.

Жизнь после смерти, да ещё и доказанная, гарантированная, – это очень сильный довод. А кваzи – слишком славные ребята, чтобы представить мир без них.

– Пап?

Найд выскочил из толпы, валящей из метро, подбежал ко мне, придерживая болтающийся на одном плече ранец.

– Что-то случилось? – он заглянул мне в глаза.

Я махнул рукой.

– Да ерунда. Думаю о жизни. Почему ты до Пушкинской ехал?

– О жизни – это хорошо, – решил Найд. – Я провожал… приятеля. Не люблю провожать, но надо было.

– Пошли, – согласился я. – Я тоже не люблю проводы.

Найд хмыкнул, мы двинулись от метро в сторону дома.

– Папа, Пушкин был хороший поэт?

– Да. Неужели его не проходят в школе?

– Проходят. Но он как бы главный поэт, а главный и лучший – это разное. А ты как считаешь? Кто лучший?

– Пушкин.

– Ну а серьёзно?

– Мне Маяковский нравится. И Симонов, конечно. Фамилия обязывает.

– Думаешь, они хорошие поэты?

Я пожал плечами. Остановился и нравоучительно произнёс:

Для веселия

планета наша

мало оборудована.

Надо

вырвать

радость

у грядущих дней.

В этой жизни

помереть

не трудно.

Сделать жизнь