Читать книгу "Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский"

После обеда мне пришлось беседовать с вел[иким] князем о персидских делах. Он недавно был в Персии и приехал оттуда в наилучшем настроении: ожидался приезд к нам персидского принца и т. д.

Между тем, вел[икий] князь Николай Николаевич, наместник кавказский, написал мне, что подозревает чуть ли не всех наших консульских агентов в неблагонадежности и чуть ли не в шпионаже, [что] он намерен всех их выслать и спрашивает моего заключения. Этот акт был бы глубоко не политичен, знаменуя как бы перерыв сношений. Я докладывал об этом Государю, который совершенно согласился с тем, что делать этого нельзя, с видимым неудовольствием отметив, что вел[икий] князь делает вещи несообразные. По тону этих слов можно было заметить, что между Государем и великим князем продолжаются еще натянутые отношения. В данном же случае, несомненно, вел[икий] князь наместник был неправ, о чем я ему и написал.

О городских беспорядках почти разговора не было. Мы вернулись домой совершенно благополучно и по дороге завезли гр[афа] Олсуфьева в его дом на Фонтанке у Цепного моста. На следующий день довольно уже поздно вечером я был вызван на квартиру к кн[язю] Н.Д. Голицыну на Моховой[936]. Здесь был уже в сборе почти весь, сколько помню, Совет министров. Кроме того, были ген[ерал] Хабалов и градоначальник Балк. Вопрос о начавшихся в городе беспорядках стал к этому времени очень серьезным. Стало известно, что помимо уличных волнений происходят в Военно-промышленном комитете какие-то заседания рабочих[937]. О настроении войск ничего неблагоприятного сообщено не было. Шел вопрос о необходимых мерах, о роспуске Думы. Я и некоторые согласные со мною члены Совета (Феодосьев, Риттих, Кригер-Войновский) указывали на необходимость одновременного изменения в составе правительства. Во время заседания явились три члена Государственного совета, А.Ф. Трепов, кн[язь] Ширинский-Шихматов и Н.А. Маклаков, которые настаивали на немедленном объявлении в городе осадного положения, так как беспорядки очень грозные. На это Совет министров тогда не решился, но поручил генералу Хабалову, который был, если не ошибаюсь, комендантом или командующим войсками округа[938], принять самые решительные меры для подавления беспорядков[939]. Мне с Риттихом поручено было переговорить с некоторыми более видными членами Гос[ударственной] думы из разных партий и выяснить настроение в Думе. Заседание закончилось довольно поздно.

На следующее утро я видел уже результаты принятых Хабаловым мер: на подступах к Дворцовому мосту стояли многочисленные патрули, а на стенах были вывешены объявления, угрожавшие строгой репрессией[940].

После завтрака в воскресенье 26 февраля я и Риттих стали принимать последовательно приглашенных нами членов Гос[ударственной] думы[941]. Первым приехал В.А. Маклаков. Мы считали нужным говорить с каждым отдельно, и не предупреждая прочих, чтобы иметь их самостоятельное мнение. В.А. Маклаков признавал положение чрезвычайно серьезным и требующим самых экстренных мер. Роспуск Думы был, по его мнению, совершенно необходим во избежание эксцессов: слишком много накопилось там горючего материала. Но одновременно еще более необходимо полное обновление состава правительства. Без этого роспуск Думы может повести к революции, против которой умеренная часть членов Думы кажется бессильною. Напротив, при одновременном изменении состава кабинета, роспуск Думы на известный, точно указанный срок можно мотивировать необходимостью для нового Совета министров подготовиться к выступлению в Думе и войти в дела. При этом В.А. Маклаков утверждал, что в Думе вовсе не настаивают на образовании парламентарного министерства, но оно должно состоять из людей, пользующихся доверием страны. В качестве желательного председателя Совета министров в Думе указывали на генерала Алексеева. Вообще, Маклаков назвал имена всех желательных министров, из которых я сейчас упомню: министра иностранных дел Сазонова, финансов гр[афа] Коковцова, меня в качестве госуд[арственного] контролера, народного просвещения гр[афа] Игнатьева. Были, кажется, два-три общественных деятеля. Но, во всяком случае, предлагалось министерство совершенно не парламентарное и в общем приемлемое. После Маклакова приехал Н.В. Савич, очень видный октябрист, человек совершенно умеренных убеждений. Он говорил приблизительно совершенно то же самое, что и Маклаков, не предлагая, впрочем, никакого списка министров. Роспуск Думы он считал необходимым, но непременно в связи с переменою в составе правительства.

Другой октябрист, секретарь Гос[ударственной] думы И.И. Дмитрюков отозвался довольно неопределенно: он не видел необходимости в роспуске Гос[ударственной] думы и не усматривал столь грозной опасности, как говорившие до него. Я приписываю это, главным образом, свойству его характера – чрезвычайному оптимизму.

Наконец, четвертый член Думы, с которым мы вошли в собеседование, был лидер националистов Балашев. Он всецело примыкал к мнению Маклакова и Савича, роспуск Думы считал нужным, но при непременном условии коренной перестройки в составе министерства.

Выслушав все эти мнения, мы с Риттихом в точности передали их Совету министров, опять собравшемуся вечером на квартире кн[язя] Н.Д. Голицына. Со своей стороны, мы всецело держались взглядов Маклакова, Савича и Балашева и полагали, что одновременно с роспуском Думы необходимо представить Государю о настоятельности коренного изменения в Совете министров. К нашему мнению опять примкнули наши прежние сторонники Феодосьев и Кригер-Войновский. Риттих очень волновался, говоря, что он просто, пожалуй, подаст в отставку. Я находил, что мы должны настаивать на смене, но единично не должны оставлять свои посты в такую минуту, не имеем права. С этим Риттих согласился.