Читать книгу "Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары - Петр I"

Хотя Синод обнародовал особенное сочинение, где очень подробно доказывается, что борода не принадлежит к подобию Божию, со всем тем между гражданами еще очень много таких, которые не хотят признавать силу этих доказательств и лучше перенесут все, чем подвергнут свои бороды бритве. Это подало повод правительству обложить податью свободу ношения бороды, и они платят ее каждый год охотно и добровольно.

3. Весь остальной народ так вовсе отстал от прежней привычки к своему платью и бороде, что если бы когда-нибудь он взял опять прежнюю волю и восстановил свой старинный образ правления, то уж наверное не выбрал бы опять своего прежнего покроя.

4. Точно то же можно сказать и об обычаях: в России прежде было в обыкновении, например, венчать невесту с закрытым лицом, в средине свадебного стола вести ее в постель и потом приносить за этот стол приметы ее невинности на рубашке. Все состоятельные люди, даже значительные купцы и граждане, находят уже чрезвычайно нелепым и неприличным этот и подобные странные обычаи на свадьбах и при других случаях, хотя они и ныне еще соблюдаются простолюдинами, особливо областными.

5. Потом нельзя также предполагать, чтобы женщины, которые, по старинной русской обрядности, должны были вести жизнь чрезвычайно уединенную и не смели почти ни с кем говорить, охотно лишились бы той свободы, какую получили в правление Петра I, хотя она еще и ныне очень стеснена и далеко не доходит до той, какая во Франции и Польше или даже только в Германии; да, вообще говоря, это и не очень бы удалось их мужчинам до свадьбы, потому что страсти у них живы и редко сдерживаются воспитанием, и, когда они влюбятся, история любви их вообще бывает очень короткая.

6. Наконец и значительные люди обоего пола, даже многие из граждан, усвоили себе от обхождения с иностранцами больше вежливости и более точного соблюдения введенных в Европе правил благоприличия. Впрочем, этого у них не очень-то вдоволь, и слишком странно видеть, что первостепенные люди очень грубо нарушают эти правила. Во всех прочих статьях: в еде, питье, убранстве комнат и прочем – русский и ныне старинный русак: молодой русский дворянин, как бы ни долго жил в чужих краях и усвоил себе очень приличное и вежливое обращение, по возвращении в отечество и в руках своей семьи, все же опять втягивается в свою прежнюю животную жизнь, так что видевшие его год назад в другом месте больше уж и не узнают его.

7. Но что всего меньше могут сбросить с себя русские, это неодолимое отвращение к тем правилам, которые при Петре I введены в государственное управление, и пламенное желание освободиться от карательного меча иноземцев и видеть восстановление у себя образа правления на прежних основаниях.

Память Петра I в почтении только у простоватых и низшего звания людей да у солдат, особливо у гвардейцев, которые не могут еще позабыть того значения и отличия, какими они пользовались в его царствование. Прочие хоть и делают ему пышные похвалы в общественных беседах, но, если имеешь счастье коротко познакомиться с ними и снискать их доверенность, они поют уже другую песню.

Те еще умереннее всех, которые не укоряют его больше ни в чем, кроме того, что приводит против Петра Штраленберг в описании северной и восточной части Европы и Азии, с 229 по 258-ю страницы, и это стоило бы прочитать: большинство их идет гораздо дальше и не только взваливает на него самые гнусные распутства, которые стыдно даже и вверить перу, и самые ужасные жестокости, но даже утверждает, что он не настоящий сын царя Алексея, а дитя немецкого хирурга[204], которое якобы тайно подменила царица Наталья вместо рожденной ею дочери, и умеют рассказать о том много подробностей.

Этой причине они приписывают не только его склонность к иноземным нравам и обычаям, но и к разным хирургическим операциям, каковы: дергание зубов и другое подобное, также и то, что он стеснялся в знатном обществе, обходился там не лучше, чем с простыми ремесленниками, наконец, нежелание его иметь себе помощницей русскую или иностранную княжну и выбор в жены простой крестьянской девки из Ливонии, да еще побывавшей в разных руках, прежде нежели дошла до него.

Об его храбрости и прочих приписываемых ему качествах у них совсем другое понятие, нежели какое составили о том за границей, и большей части его дел они дают очень странные, не слишком-то для него почетные причины. Все его новые распоряжения и учреждения они умеют превосходно обращать в смешную сторону; кроме того, Петербург и флот в их глазах мерзость, и уже тут не бывает у них недостатка в доказательствах для подтверждения этого положения.

Да и заведение правильного (регулярного) войска, считаемое всем светом за величайшую пользу, доставленную царству Петром I, для них бесполезно и вредно; бесполезно, по их твердой уверенности, что только бы они сами сидели смирно и не мешались без надобности в ссоры, а то никто не нападет на них из соседей, и что во всяком случае довольно с них и старых военных порядков для удаления врага от своих пределов; вредно потому, что считают правильно обученное войско новыми узами, которые вполне подчиняют их самовластному произволу государя, как бы ни был он несправедлив и странен, лишают их всякого покоя и удовольствия, какими они могли бы наслаждаться на родине, и принуждают их служить на войне, которая в подобном случае, по мнению их, великая беда, а для тех, которые служат тут по доброй воле, – большая глупость.

8. Их рассуждения об этом предмете своеобразны. Если приведешь им на ум пример других европейских народов, у которых дворянство ставит себе в величайшую почесть отличаться военными заслугами, они отвечают: «Много примеров такого рода доказывают только то одно, что на свете больше дураков, чем рассудительных людей.

Коли вы, чужеземцы, можете жить для себя, а со всем тем подвергаетесь из пустой чести потере здоровья и жизни и в этом только и ставите такую честь, так покажите нам разумную причину такого поведения. Вот коли вы из нужды служите, тогда можно извинить вас, да и пожалеть. Бог и природа поставили нас в гораздо выгоднейшие обстоятельства, только бы не мутили нашего благоденствия иноземные затеи.

Земля наша такая обширная, а нивы такие плодородные, что ни одному дворянину не с чего голодать: сиди он только дома да смотри за своим хозяйством. Как ни маловато его имение, хотя бы и сам он должен был ходить за сохой, ему все же лучше, чем солдату. Ну а кто мало-мальски зажиточен, тот пользуется всеми утехами, каких может желать с рассудком: вдоволь у него и пищи и питья, одежи, челяди, повозок; тешится он, сколько душе угодно, охотой и всеми другими забавами, какие бывали у его прадедов.

Если нет у него вышитого золотом и серебром платья, ни пышных колымаг, ни дорогого убранства покоев, не пьет он никаких нежных вин, не ест заморского лакомого куска, так зато он тем счастлив, что и не знает всех этих вещей, не чувствует и никакой охоты к ним, а живет себе на своих природных харчах и напитках так же довольно и здорово, как и чужеземец на своих высокопрославленных сластях.

Да при таких-то обстоятельствах что нас заставит бросать свой покой и прохладу, подвергать себя тысяче трудностей и опасностей из-за того только, чтобы достать себе какой-нибудь чин или отличие, которое так мало помогает нашему благополучию, что даже еще идет наперекор ему? Вот когда недруг нападет на наше отечество и придет наше благосостояние от того в опасность, тогда мы обязаны собраться вместе и, подвергнув себя всяким невзгодам, помогать своему государю оборонять наши пределы.