Читать книгу "Орлы капитана Людова - Николай Панов"

Он прошелся по каюте.

— Был сейчас у начальника порта… Он только разводит руками, дескать, частная инициатива, свободный сговор, ничем не могу помочь. А между тем настоятельно советует мне скорей отдавать швартовы. В Берген приходят с «визитом вежливости» американские военные корабли. Он опасается беспорядков в порту, стычек наших матросов с американскими.

Сливин нервно закурил.

— Он напуган теми свалками, которые были недавно в скандинавских портах, когда там стояли английские и американские корабли и все кругом дрожало от пьяных драк и дебошей.

— Вы, конечно, заверили его, что наши моряки достаточно выдержанны и сознательны, чтобы не поддаваться на любую провокацию? — сказал Андросов и невольно взглянул в иллюминатор. Почему не пришли с увольнения те трое? Правда — пока опоздание небольшое…

— Разумеется, заверил. — Сливин шагал по каюте. — Но, понимаете, этот командир порта, видимо, просто в ужасе от перспектив «визита вежливости». Знаете эту их паническую боязнь осложнений под маской дипломатических улыбок?

Андросов кивнул.

— Знаете, что было здесь в прошлом году? Линкоры «Висконсин» и «Нью Джерси» отдали якоря в порту Осло. Их орудия, конечно, не были направлены на берег, но вооружение линкора — зрелище достаточно внушительное само по себе. Командир американской эскадры предложил норвежцам знакомиться с техникой кораблей, а на берег для дружеского общения с населением сходили офицеры и кадеты — все сыновья состоятельных американских семей. Кончилось это тем, как писали газеты, что норвежская молодежь устроила форменную облаву в столичном Королевском парке, куда американцы взяли за правило уводить девушек города. Норвежцы развели девушек по домам, а американцам предложили вежливо и категорически вернуться на свои корабли.

— Намяв им бока — тоже вежливо и категорически! — невесело улыбнулся Андросов. — Думаю, Николай Александрович, что и другие возможности страшат начальника порта и кое-кого другого. Они боятся, что слишком разительным будет контраст между поведением наших и их моряков. И еще боятся они откровенных разговоров между советскими людьми и простыми матросами флота Соединенных Штатов. Теми матросами, для которых и сейчас существуют на американском флоте свирепые порки, для которых на каждом корабле приготовлены ручные кандалы.

— Возможно и это. Возможны и провокации, — Сливин сел в кресло.

— Так вот, жду вашего совета. Сегодня мне подан проект водолаза-инструктора Костикова, предлагающего своими силами закончить ремонт.

— Об этом проекте положительно отозвались наши офицеры и командный состав ледокола, — сказал Андросов.

— Да вы уже в курсе дела? — Сливин даже улыбнулся от удовольствия. — Там есть очень остроумные мысли… Так не махнуть ли нам рукой на эти проклятые фирмы, не сыграть ли аврал? Общими усилиями обойдемся без помощи иностранцев… Ага, как будто вести из дому!

Только сейчас он увидел лежащий на столе развернутый листок радиограммы, жадно прочел.

— Из дому! Молодец, дочурка. Сдала экзамены в университет на «отлично». Мать так волновалась…

Андросов сочувственно слушал. Знал, как сам Сливин волновался за эти экзамены, только вчера послал запрос о домашних новостях жене.

— Стало быть, возражений против проекта Костикова нет? Я лично считаю его осуществимым вполне, — сказал начальник экспедиции, бережно пряча радиограмму.

— Очень дельный проект. Партийный и комсомольский актив возглавит борьбу за кратчайший срок его выполнения! — ответил Андросов.

Лейтенант Игнатьев пришел с берега в прекрасном настроении. Он был на увольнении в штатском костюме, купил в одном из бергенских магазинов широкополую шляпу, в другом — большие противосолнечные очки — дымчатые желтоватые стекла в голубой пластмассовой оправе.

Он торопливо прошел в каюту, бросил шляпу на койку, снял очки. Вытащил из-под подушки свою заветную тетрадь, написал две строчки, задумался, стал грызть карандаш, писал снова.

— Лейтенант, проверили таблицу светлого времени в районе плавания? — спросил Курнаков, входя в каюту,

— Проверил, товарищ капитан второго ранга.

— Так… — Курнаков смотрел не на Игнатьева, а на толстую тетрадь на столе. — Сомневаюсь я, что с вашими поэтическими упражнениями мы сможем благополучно закончить поход. Опять стишки писали?

— Да вот, пришло в голову во время прогулки…

Игнатьев перебирал страницы тетради. Еще весь был во власти только что написанного. Хорошо получилось! Вспомнил разговор с Андросовым, застенчиво улыбнулся:

— Может быть, хотите прочесть?

Курнаков молча сел на койку, взял раскрытую тетрадь.

— Выходя из переулков узких, Говорил мне в Бергене норвежец: Почему в глазах матросов русских Эта удивительная свежесть? Разве сами, — я ему ответил, — Вы загадки этой не решили? Сколько лет Октябрьский свежий ветер Нас влечет в неслыханные шири!

Игнатьев присел рядом с Курнаковым, нетерпеливо ждал оценки. Начальник штаба молчал.

— Это я в нашу стенгазету хочу… — упавшим голосом сказал Игнатьев. — Капитан третьего ранга говорит — нужно давать стихи в стенгазету…

Он расстроенно оборвал, откинул волосы, упавшие на брови.

— Пусть тогда капитан третьего ранга и занимается штурманским обеспечением похода! — Курнаков решительно захлопнул тетрадь. — Нечего говорить — стихи неплохие. Но еще раз предупреждаю, лейтенант, — или поэзия или штурманская точность.

— Но ведь поэзия это и есть точность! — с отчаянием сказал Игнатьев, придвигая к себе тетрадь. — А наше штурманское дело — это же сама поэзия! Сколько было штурманов — хороших поэтов. Знаете стихи балтийца Лебедева, который на подлодке служил? Превосходный был штурман, а его стихи теперь в хрестоматиях печатают. А североморский штурман Ивашенко, гвардеец! Смотрите, как он писал, товарищ капитан второго ранга.

Игнатьев продекламировал нараспев:

— Вот так менять долготы и широты, От Айс-фиорда к Огненной Земле, От знойной Явы к островам Шарлотты, Все дальше, дальше плыть на корабле…

— Во всяком случае, сомневаюсь, чтобы эти офицеры писали свои стихи в походах, — сказал Курнаков, вставая. — На море рельс нет. Если во время вахты стишки сочинять…

Он негодующе замолчал.

— Разрешите доложить, товарищ капитан второго ранга, — тоже встал Игнатьев, — во время вахты я стихов никогда не пишу.

Восхищаясь втайне Курнаковым, он невольно перенимал его холодно-корректный тон.

— Имеете замечание о моих упущениях в штурманской службе? — спросил Игнатьев.