Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

«Я изложил ему свои соображения о будущей деятельности комитета “S-1” в связи с Советским Союзом и сообщил, что мне известно о внимании русской разведки к нашей работе, но они пока не располагают конкретными данными. Затем я высказал ему свою тревогу по поводу возможных последствий сохранения этих работ в тайне от русских даже в настоящее время, хотя считаю важным не посвящать их в проект до тех пор, пока у нас не будет уверенности, что наша откровенность будет полезной и для нас самих. Я сказал, что у меня нет иллюзий по поводу возможности постоянного сохранения этих секретов. Однако я не считал необходимым делиться информацией с Россией прямо сейчас. Он сказал, что готов согласиться со мной (курсив авт.)»[758].

Заявление Стимсона было достаточно эмоциональным. В 1944 году отношения между Соединенными Штатами и Россией не во всем были гладкими, судя по докладам Гарримана из Москвы. Стимсон же предлагал целевое решение проблемы. Месяц за месяцем он все больше убеждал президента, что Россию следует подключить к работам в рамках международного атомного проекта. В то же время ни Стимсону, ни президенту не приходила в голову мысль просто передать русским такие сведения. Они желали добиться за это от Сталина определенных уступок, они хотели получить возможность оказать на него давление, чтобы подчинить его стандартам союзников. Именно это и подразумевалось под понятием «настоящей взаимной пользы».

К тому времени Франклин Рузвельт должен был осознать, что Черчилль практически остался в одиночестве, даже среди своего окружения, в своем упорстве ни в коем случае не передавать русским сведения об атомном проекте. Британский посол в Соединенных Штатах лорд Галифакс, который в довоенное время выступал с резкими антисоветскими заявлениями, теперь примкнул к тем, кто предлагал поделиться атомными секретами с СССР. Такую же позицию занял сэр Джон Андерсон, министр финансов кабинета Черчилля, ученый, ответственный за британский атомный проект. Андерсон предлагал уведомить русских после назначения дня первого испытания бомбы. В своей памятной записке в марте 1944 года он писал: «Будет достаточно в ближайшем будущем сообщить русским о самом факте, что мы ожидаем в конкретную дату получить это сокрушительное оружие, и пригласить их сотрудничать с нами в подготовке структуры международного контроля»[759]. Лорд Червелл, физик и еще один научный консультант Черчилля, также высказался в пользу информирования русских о бомбе. Да и у всех разумных людей такая позиция получила поддержку.

Президент привлек Стеттиниуса к дискуссиям по атомной бомбе вскоре после назначения его государственным секретарем. Как это зачастую и случалось, разговор состоялся в кабинете Рузвельта, напоминавшем корабль. Хотя Рузвельт держал Хэлла в полном неведении о бомбе, Стеттиниусу он почти без промедления сообщил, что «настало время и Государственному департаменту подключиться к ситуации с атомным проектом»[760]. Стеттиниус мгновенно включился в работу, стал отслеживать активность советской шпионской сети в Соединенных Штатах, которая, как он быстро узнал, была такой впечатляющей, что он, как и Стимсон, теперь понимал: «русские определенно располагают какими-то сведениями о том, что происходит».

Перед выездом в Ялту Рузвельт уже до такой степени настроил себя на то, чтобы поделиться с Советским Союзом информацией об атомной бомбе, что во время конференции он попробовал убедить Черчилля, что время для этого уже пришло. И не только потому, что его ближайшие советники рекомендовали ему поступить так: Рузвельту уже было хорошо известно, что Сталин не только знал о «Манхэттенском проекте», но и добивался, чтобы советская разведка активизировала деятельность в этом направлении. На второй день конференции Стеттиниус сообщил президенту, что ядерная гонка уже началась, что на этом направлении действуют 125 советских шпионов и что следует подготовиться к обсуждению этой темы со Сталиным, так как «он может спросить об этом»[761]. (Фактически Стеттиниус вместе с Маршаллом старался сформулировать, что именно президент должен рассказать Сталину о бомбе[762].) Кроме того, как доложил Стеттиниус Рузвельту, возникла новая угроза утечки важной информации к русским агентам: в Монреале над проектом атомной бомбы работал некий французский ученый, который был замечен в симпатиях к Советскому Союзу.

Как результат – вскоре после этого Франклин Рузвельт шокировал Черчилля (это был его способ подготовить того к неизбежному). Президент сообщил Черчиллю, что, по его убеждению, настало время посвятить Сталина в атомные секреты «на том основании, что де Голль, если он узнает об этом, конечно же, постарается нас перехитрить и поведет двойную игру с Россией»[763]. Естественно, услышав такое, Черчилль пришел в бешенство.

Сразу же после окончания конференции Вэнивар Буш вновь сообщил Стимсону, что он хотел бы поделиться с Советским Союзом данными о ядерных исследованиях. После этого Стимсон заявил Харви Банди, своему помощнику по атомному проекту (который, как и Стимсон, был членом йельского клуба «Череп и кости»): «Буш пришел в такой восторг, когда получил сегодня утром известие о соглашении по вопросу проведения конференции в Ялте, что буквально рвется проявить великодушие к русским в этом вопросе»[764]. Стимсон согласился с Бушем, что это неплохая идея, но посоветовал немного подождать, чтобы специально использовать ее в качестве козырной карты на переговорах, и не «выносить этот вопрос на конференцию до тех пор, пока русские не проявят явную готовность согласиться на взаимовыгодное соглашение». Вопрос состоял не в том, говорить ли об этом Сталину, – вопрос заключался в том, чтобы использовать эти научные данные в наиболее подходящий момент и самым плодотворным образом.

У Буша возникла другая идея, и спустя два дня он пришел к Стимсону, чтобы обсудить ее с военным министром[765]. Он предложил объединить усилия государств в проведении всех научных исследований и организации взаимного обмена всеми данными, которые могут представлять интерес для применения в военных целях, чтобы удержать другие государства от разработки тайных планов создания секретных вооружений в послевоенное время. Симпсону такая идея показалась интересной по отношению к русским, но он опять посоветовал подождать с этим, поскольку прежде всего надо завершить ту работу, которая велась на данном этапе: «Было бы неразумно делать это, прежде чем мы увидим, что Россия готова встать на путь либерализации в обмен на материалы по проекту комитета “S-1”».