Читать книгу "Сальватор. Том 1 - Александр Дюма"

– Отличные лошадки! – поглаживая животных, прошептал он. – Такая упряжка стоит шесть тысяч франков, не меньше…

Возможно ли, чтобы такие лошади принадлежали нищему художнику с годовым доходом едва ли в десять тысяч?

Генерал решил, что чего-нибудь не понял, когда осматривал герб на упряжи, и пошел взглянуть на дверцу кареты. На ней, черт побери, тоже красовался герб Куртенеев, украшенный короной или, точнее, баронским жемчужным жгутом.

– Так, так, – пробормотал он. – Я – граф, его отец-пират – виконт, он – барон. Хорошо еще, что он довольствовался жемчугом и не посягнул на всю корону!.. В конце концов, – прибавил генерал, – если бы мальчик взял и всю корону, он имел бы на это право: его предки царствовали.

Он в последний раз взглянул на лошадей, упряжь, вольер, цветы и песок, блестевший под ногами, будто жемчуг, и пошел вверх по лестнице к племяннику. Но, дойдя до второго этажа, он остановился и смахнул слезу:

– Бедный Пьер! – прошептал он. – Неужели твой сын стал бесчестным человеком?!

Пьером звали брата графа Эрбеля, того самого, которого генерал в шутку жаловал званием якобинца, пирата, морского разбойника.

Пока граф Эрбель произносил эти слова и тайком вытирал слезу, он услышал, как кто-то торопливо сбегает с третьего этажа, и в то же время племянник радостно прокричал:

– Здравствуйте, дядя! Здравствуйте, дорогой! Почему же вы не заходите?

– Здравствуйте, любезный племянничек! – довольно сухо выговорил в ответ граф Эрбель.

– Ого! Вы нынче не в духе, дядя! – удивился молодой человек.

– Чего же ты ожидал? Я говорю то, что чувствую, – парировал генерал, берясь за перила и продолжая подниматься по лестнице.

Не прибавив больше ни слова, он выбрал взглядом лучшее кресло и упал в него, издав при этом «уф», что не предвещало ничего хорошего.

– Кажется, я не ошибся, – пробормотал Петрус.

Он подошел к генералу и продолжал:

– Дорогой дядя! Позвольте вам заметить, что вы нынче утром не в духе.

– Нет разумеется, – согласился генерал. – Я не в духе, но это мое право.

– Я далек от того, чтобы оспаривать у вас это право, дорогой дядюшка. Я отлично знаю, что у вас ровный характер, и полагаю, что, раз вы в дурном расположении духа, это неспроста.

– Вы совершенно правы, племянник.

– Может быть, к вам спозаранку явился незваный гость?

– Нет, однако я получил письмо, причинившее мне немало хлопот, Петрус.

– Я так и думал. Могу поспорить, что это письмо от маркизы де Латурнель.

– Ты позволяешь говорить себе в неподобающем тоне, Петрус. Разреши тебе напомнить, что в данный момент ты проявляешь неуважение к двум старикам.

Петрус, севший было на складной стульчик, вскочил, словно подброшенный пружиной.

– Прошу прощения, дядя, – сказал он. – Вы меня пугаете!

Я никогда не слышал, чтобы вы говорили со мной столь резко.

– Дело в том, Петрус, что до сих пор у меня не было повода вас упрекнуть.

– Поверьте, дядюшка, что я готов почтительно принять ваши упреки сегодня, сожалея лишь о том, что я их заслужил.

Потому что, раз вам есть в чем меня упрекнуть, дядя, значит, я того заслуживаю.

– – Судите сами! Но сначала прошу вас выслушать меня и отнестись к моим словам серьезно, Петрус.

– Я вас слушаю.

Генерал указал племяннику на стул, но Петрус попросил позволения слушать стоя.

И он стал ждать обвинения, как и подобает преступнику, стоящему перед судьей.

XX.Глава, в которой Петрус видит, что предчувствия его не обманули

Граф Эрбель устроился в кресле поудобнее: старый сибарит любил читать нравоучения со всеми удобствами.

Петрус следил за ним с некоторым беспокойством.

Граф вынул из кармана табакерку, с наслаждением втянул понюшку испанского табаку, сбил щелчком с жилета прилипшую табачную крошку и заговорил совершенно другим тоном:

– Итак, дорогой племянник, мы, значит, решили последовать советам нашего доброго дядюшки?

Улыбка снова осветила лицо Петруса, принявшее было подобавшее случаю выражение.

– Каким советам, дорогой дядя? – спросил он.

– По поводу госпожи де Маранд.

– Госпожи де Маранд?

– Да.

– Клянусь, дядя, я не знаю, о чем вы говорите – Скромничать? Хорошо, молодой человек. Это добродетель, нам в свое время незнакомая, однако я не прочь признать ее за другими.

– Дядюшка, даю вам слово..

– В наше время, – продолжал генерал, – когда молодой человек из хорошей семьи с громким именем имел несчастье родиться последним, то есть оставался без гроша, то он – если, конечно, был недурен собой, хорошо сложен, галантен – извлекал из этого пользу. Когда природа оказалась к вам щедра, а удача скупа, надо уметь пользоваться дарами природы.

– Дорогой дядя! Должен вам признаться, что понимаю все меньше и меньше.

– Не станешь же ты меня уверять, что не видел в театре «Школу мещан»?..

– Да, дядюшка, я видел эту пьесу.

– Неужели ты не аплодировал маркизу де Монкаду?

– Я аплодировал его игре, потому что Арман прекрасно исполняет эту роль, но его действиям я не рукоплескал.

– Так вы добродетельны, дражайший племянник?

– Нет, дядюшка. Но быть добродетельным или допускать, что мужчина может получать деньги от женщины…

– Дорогой друг! Когда ты сам беден, а женщина богата, как госпожа де Маранд или графиня Рапт…

– Дядя! – вскричал Петрус и вскочил со своего места.

– Сядь, племянник! Сядь! Теперь это немодно. Не будем об этом говорить, времена меняются. Однако что ж ты хочешь!

Четыре месяца назад я оставил тебя в мастерской, украшенной эскизами, да прилегавшей к ней крдхотной спальней, которые убирала консьержка, пышно называвшаяся служанкой. Я вытирал ноги о старенький половичок перед дверью, я видел, как ты преспокойно отправляешься в Латинский квартал, чтобы на двадцать два су пообедать у Фликото, и я подумал: «Мой племянник – нищий художник, зарабатывающий тысяч пять своей мазней, но он не хочет влезать в долги или сидеть на шее у несчастного отца: мой племянник – честный малый, но дурак. Значит, я должен дать ему хороший совет». И я советую ему то же, что господин Лозен – своему племяннику Я говорю – «Мальчик, ты хорош собой, у тебя изысканные манеры. Вот принцесса. Ее зовут не герцогиня Беррийская, она не дочь регента, но она купается в миллионах…»

– Дядя!

– Я возвращаюсь и вижу: двор превратился в сад, посреди сада – клумба редких цветов.. О! Вольер с птицами из Индии, Китая, Калифорнии… Ого! Конюшни с лошадьми за шесть тысяч франков, упряжь с гербами Куртенеев… Ого-го! И я радостно поднимаюсь наверх, а про себя думаю: «Мой племянник – умный молодой человек, что иногда оказывается лучше, чем быть талантливым». Я вижу ковры, мастерскую, достойную самого Гро или Ораса Берне, и думаю: «Все идет отлично!»