Читать книгу "Легенды, заговоры и суеверия Ирландии - Франческа Уайльд"

Я считаю, что можно показать, что человек в похожих стадиях своего развития по всему миру действует похоже, настолько, насколько это совместимо с климатом, человеческими нуждами и материалами, которые есть у него под рукой, – от берегов Нигера или Замбези до островов южных морей или тех областей, где обитают лапландцы и эскимосы. Итак, когда человек приобретает новое умение или открывает его, он сначала использует его для того, чтобы продолжать традиции своих предшественников, покуда случай, необходимость или изобретательность не заставят его изменить ход работы. Первые наконечники стрел и копий – почти по всему миру одни и те же, и это – прототип металлических наконечников, а каменный топор-кельт или секира, как я показал в другом месте, стали моделью для бронзового или медного орудия, которое употреблялось подобным же образом как в древней Этрурии, так и в древней Ирландии.

Можно спорить, действительно ли наше знание металлов было нашим собственным, независимым открытием или же было приобретено через общение с другими народами, более продвинутыми, нежели мы сами. В ответ на этот вопрос я могу сказать только, что у нас нет данных или источников для второго предположения и что, поскольку, с одной стороны, у нас есть множество сырья, а с другой стороны, у местных жителей было достаточно изобретательности, то наиболее вероятно, что наше открытие металлов – по крайней мере, золота, меди и олова – было независимым от внешнего влияния. Поскольку наша страна так далеко отстоит от центров цивилизации, не завоевывалась римскими легионами, на нее не влияло саксонское или франкское искусство и есть неопровержимые свидетельства развития и стилей искусства, свойственных нам самим, как по форме, так и по орнаменту, то будет честно, покуда против этой точки зрения не появятся более сильные аргументы, полагать, что именно мы были первооткрывателями и мы плавили наши минералы и делали наши металлические орудия, оружие и украшения. То, что в раннем искусстве ирландской металлургии чувствуется определенное греческое влияние, как показывают некоторые наши лезвия мечей в форме листа, – это правда; но это пример исключительный, а эта форма является общей почти для всех стран, где были обнаружены бронзовые лезвия мечей.

Что касается жилищ древней расы, то тут нам не приходится опираться только на предположения, поскольку недавно в графстве Донегол в четырнадцати футах ниже поверхности болота была обнаружена длинная хижина. Это очень древнее жилище имело двенадцать футов в длину и девять в высоту; оно состояло из верхней и нижней комнаты, которые, возможно, были просто спальнями. Дубовые бревна, из которых оно состояло, были, как считается, сруб лены с помощью каменных топоров; некоторые из них были найдены в самом строении, что относит его, таким образом, к дометаллическому периоду нашей истории. Человек вскоре стал общителен и из охотника и рыбака сделался пастухом, а потом и земледельцем. Земля была очищена от лесов; дикие животные либо вымерли, либо стали подчиняться воле человека. Одомашнивание животных в большинстве случаев предшествует и всегда сопровождает появление скотоводческого образа жизни; и за этим периодом следует стадия патриархата, а потом и монархии. Я полагаю, что Ирландия не избежала этих стадий развития – от века выхода из грубейшего варварства до наиболее цивилизованного состояния в том, что касается правительства, художественной литературы, искусства и науки. Мы обладаем наиболее многочисленными данными скотоводческой стадии развития: это многочисленные земляные укрепления – раты, лиссы и форты, рассеянные по всей стране, от которых берут свое название столь многие наши приходы и другие географические объекты, но особенно те, что на наших пышных пастбищах отмечают песта обитания первобытных людей, хотя теперь это просто поросшие травой возвышенности кольцеообразной формы, которые по площади могут быть от нескольких перчей до множества акров; и во многих случаях они сохраняются благодаря священным традициям или распространенным в народе суевериям.

Те приметы прошлого, которые все еще сохранились, – из тех тысяч, что были уничтожены, – показывают нам, что, по крайней мере, те области Ирландии, где они существуют, некогда были густо населены даже во время пастушеской стадии развития. И если в ходе событий, над которыми не властна деятельность человека, вызванных воздействиями, о коих мы так недавно скорбели и все еще продолжаем оплакивать, но не можем предотвратить, мы снова становимся пастушеским народом – то мы лишь возвращаемся к той форме существования, к которой наша страна в особенности хорошо приспособлена и которая первоначально и была, как я думаю, ей суждена: быть самой лучшей в мире почвой для зеленой травы и растений.

Пастушество было обычным, одним из древнейших и, несомненно, самым продолжительным по времени способом существования в Ирландии; и хотя положение изменилось из-за внутренних разногласий, вторжений, конфискаций и чужеземного правления, о нем еще помнят люди, среди которых его влияние – дремлющее, но еще не умершее, время от времени проявляется в вопросах арендаторских прав. Много лет назад я доказал по останкам животных, обнаруженных в наших фортах, в болотах и в кранногах, что века за веками, до того, как улучшенные короткорогие породы скота и овец стали вызывать на наших сельскохозяйственных выставках восхищение всей Европы, у нас были породы крупного рогатого скота, которые и сегодня еще не превзошли даже лучшие породы Голландии и Великобритании и которые в наши дни не имеют себе равных даже среди тех, что пасутся на плодородных равнинах Мита, Лимерика и Роскоммона, или по всей золотой долине Типперери. Тогда мы были народом, выращивавшим скот и питавшимся мясом; скот был нашим богатством; наши войны были за скот, выкупы за наших князей платили скотом; наши налоги платили скотом; цена, уплаченная за наши самые драгоценные манускрипты, была в коровах. Даже в сравнительно недавние времена наши боевые плащи делали из кожи; и торговля и обмен шли через Pecuniae нашей страны; и «Похищение быка из Куальнге», самый знаменитый стихотворный [161]роман в Европе после «Песни о Нибелунгах» – это всего лишь рассказ о набеге из Коннахта в Лаут с целью угона скота в царствование Медб, королевы Коннахта – персонажа, о котором мы узнаем из Шекспира под именем «королевы Маб» в «Сне в летнюю ночь». И хотя англо-норманнское завоевание обычно приписывается любви старого, одноглазого, с хриплым голосом, шестидесятилетнего короля Лейнстера к Дерворгилле (надо полагать, привлекательной, но лишь немногим его младше), которая стала Еленой ирландской Илиады («Вновь места завиднелись родные, где оставил жену я мою»…) [162], она была лишь незначительным довеском при угоне скота с долин Бреффни по болотистым склонам Шемора.

Борома, или дань скотом, которую король Тары требовал с лейнстерцев, возможно, была причиной величайшей внутренней войны, которая когда-либо сотрясала такое небольшое пространство на европейской земле столь продолжительное время. Эта дань скотом, которая уплачивалась раз в три года (помимо 5000 унций серебра, 5000 плащей и 5000 бронзовых сосудов), состояла из 15 000 голов скота различного вида, стоимость которых, по нынешним ценам на скот, могла доходить примерно до 130 000 фунтов стерлингов. Дань скотом, которую также платил князь или королек Кашеля до времени примерно тысячу лет назад, была 6500 коров, 4500 волов, 4500 свиней и 1200 овец; в общем и целом 16 700, или, если брать нынешние цены на скот, между 80 000 и 100 000 фунтами стерлингов. В дополнение к этому мы читаем и о лошадях и ценных предметах различного рода.