Читать книгу "Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин"

«Нет! Мастер ошибался, когда с горечью говорил, что она забыла его. Этого не могло быть. Она его, конечно, не забыла… Возлюбленную звали Маргаритой Николаевной. Она была красива, умна… Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах… Могла купить все, что ей понравится… Никогда не прикасалась к примусу… Не знала ужасов житья в совместной квартире…»

Да, так было, когда она вышла замуж за Мишу… Дочь действительного статского советника… Отчество – Николаевна… У Миши ничего не бывает случайно. Она лихорадочно прочитывала страницу за страницей, мысленно отбрасывая места, связанные с необычным сюжетом, возможно, с подробностями жизни Елены Сергеевны. В главном Миша был прав – она не забыла его. «Она любила его, она говорила правду», – писал Миша о своей героине, и, как думала Татьяна Николаевна, именно о ней, в этом она не сомневалась, все более и более углубляясь в чтение романа.

«Я верую, – шептала Маргарита торжественно. – Я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти, потому что за что же мне послана пожизненная мука?» И вот он объявился, пусть в романе, но вернулся, пришел к ней. Героине снится «местность – безнадежная, унылая, под нахмуренным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей, какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные нищие полуголые деревья, одинокая осина, а далее, меж деревьев, за каким-то огородом, бревенчатое здание, не то отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика… Вот адское место для живого человека!»

Татьяна Николаевна заложила страницу листочком и воскликнула:

– Это же Никольское! Он описывает Никольское точно таким, как оно было! Даже не забыл осину у мостика!

И вот появился он, после наркотического запоя: «Оборван он, не разберешь, во что одет. Волосы всклокочены, небрит. Захлебываясь в неживом восторге, Маргарита по кочкам побежала к нему…»

– Мастер! – нежно улыбнулась Татьяна Николаевна, и вновь глаза ее ловят близкие сердцу строчки: «Если он поманил меня, то это значит, что он приходил за мною и я скоро умру. Или он жив, тогда сон может означать только одно, что мы еще увидимся. Да, мы увидимся очень скоро». Бедный Миша, он был уверен, что Леля разыщет меня… Не вини ее… Я была очень далеко… Меня согревает даже мысль, что ты желал увидеть меня… Ты вспоминаешь, как я плавала в Волге! Я знала, как тебе нравилось, что я не боюсь воды, дружу с нею, с моей веселой и озорной подругой: «Отбросив от себя щетку, она разбежалась и прыгнула в воду вниз головой, и столб воды выбросил ее почти до самой луны». Ты всегда был фантазером, Миша. Высоко ты поднял меня, до самых небес. Ты любил меня, очень. Я помню это. А вот я стою у квартиры номер 50. Помнишь свои стихи об этом доме? Я помню, как и все веселое, что было в нашей молодости:

...

«На Большой Садовой дом стоит здоровый. Живет в доме наш брат организованный пролетариат.

И я затерялся между пролетариатом

как какой-нибудь, извините за выражение, атом…

Питаемся понемножку: сахарин и картошка.

Свет электрический странной марки,

то потухнет, то опять ни с того ни с сего разгорится ярко…

За левой стеной женский голос выводит: “Бедная чайка…”,

а за правой играют на балалайке».

Я пела эти стихи как песенку, а иногда как городской романс. Смешно получалось…

Татьяну Николаевну настолько взбудоражили эти воспоминания, что она не могла оторваться от книги, и ей казалось, что она погрузилась в молодость и останется там благодаря волшебству Мастера. А вот она борется за него: «После того как Мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными.

– Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищуриваясь, – теперь поговорим. Кто вы такой?

– Я теперь никто, – ответил Мастер, и улыбка искривила его рот.

– Откуда вы сейчас?

– Из дома скорби. Я душевнобольной, – ответил пришелец.

Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:

– Ужасные слова! Ужасные слова! Он Мастер, Мастер, я предупреждаю вас об этом. Вылечите его. Он стоит этого. Позвольте мне пошептаться с ним.

Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху Мастера, что-то шептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:

– Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни, кроме того, чтобы видеть тебя… – Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал шептать ей: “Бедная, бедная…”»

Слезы возникли на ресницах Татьяны Николаевны.

– Я на самом деле бедная, Миша. У меня подагра. Скрючены пальцы правой руки, но я сама подметаю полы, вытираю пыль, стираю, хожу за продуктами. Питаюсь не намного лучше, чем во Владикавказе, шесть раз в неделю ем картошку, по воскресеньям добавляю к ней кусок морской рыбы. Мало ем. Может быть, поэтому долго задержалась на земле и еще потому, что ты живешь в моем сердце. Но я знаю, что жизнь вечной быть не может, в отличие от того вечного, что ты написал. Спасибо, что не забыл меня. Никто не догадается, что ты дал своей героине мое отчество – Николаевна. За твоим необычным сюжетом скрылись подробности нашей жизни, и меня это не волнует. Ты написал роман, который обессмертил нас. Жаль, конечно, что мне не удалось увидеться с тобой. Я должна была подумать, что ты захочешь этого, и не удаляться от Москвы. Но мне приятно думать, что я не мешала твоей работе, а в юности даже вдохновляла тебя, мы поровну делили трудности… я была счастлива с тобою, Миша!

Татьяна Николаевна открыла книгу на главе «Прощание и вечный приют». Она внимала Мишиным мыслям, каждое его слово поселялось в ее душе: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его».

И стиль бунинский без тени пошлости. И фантазия прежняя, но серьезнее… Мой Миша…

Татьяна Николаевна с трудом поднялась со стула, преодолевая боль в суставах, и поставила эту книгу рядом с томом Литературной энциклопедии, где всячески ругали Мишу, приписывали ему пребывание за границей и прочие «грехи».

«Вы правильно сделали, что включили его в энциклопедию, – мысленно обратилась она к ее составителям. – Надеюсь, он оправдал ваши ожидания? Что бы вы сейчас написали о нем? Вы… Он устал, проходя вашу голгофу. Оставьте его в покое. Я еще жива и тоже умру достойно, без ваших подачек…»

Эпилог

В жизни мне кое в чем повезло. Со своими авторскими вечерами я объездил почти всю страну, точнее, бывший Советский Союз, почти все республики, ныне ставшие заграницей. Побывал во многих местах, связанных с главными героями этой книги: в Киеве, в Ленинграде, во Владикавказе, когда еще он назывался городом Орджоникидзе, в Пятигорске, неоднократно в Коктебеле, Ялте, Симферополе, Смоленске, Саратове, Туапсе…