Читать книгу "Укрощение королевы - Филиппа Грегори"

– Едва ли он достаточно хорошо себя чувствует, чтобы путешествовать, – говорит он. – Я думал, что разумнее будет двору остаться здесь на рождественские праздники.

– Доктор Уэнди говорит, что его нельзя раздражать.

– О, его никто не хочет раздражать, – соглашается он. – Бог мне свидетель.

Однако мы не можем рисковать его здоровьем, путешествуя по воде до Отландс.

– Я знаю, но не могу сказать ему этого.

– Он послушает вас, – говорит Эдвард. – Король доверяет вам во всем: он делится с вами мыслями, доверяет вашему попечительству своего сына, свое королевство…

– Он равно с тем же вниманием прислушивается к слугам, которые убирают в его комнатах, – упрямлюсь я. – Попросите лучше Энтони Денни или Уильяма Герберта, пусть они поговорят с ним. А я соглашусь с ними, когда он спросит моего мнения, но я не могу говорить ему того, с чем он не согласен, – и я тут же вспоминаю о плети, которую он держит где-то в шкафу в своей спальне, и о жестком гульфике цвета слоновой кости, с пятнами моей крови, размазанной по нему. – Я повинуюсь его приказам, – коротко заканчиваю я.

Эдвард задумчиво смотрит на меня.

– В будущем, – осторожно говорит он, – в будущем вам придется принимать решения за его сына и за его королевство. Тогда вы можете стать той, кто отдает эти приказы.

Говорить о смерти короля означает совершать акт государственной измены. Даже само предположение о том, что здоровье короля ухудшается, тоже считается преступлением.

Я лишь молча качаю головой.

Дворец Отландс, Суррей

Зима 1546 года

В отсутствие Гардинера при дворе остается лишь одна группа сторонников традиционной церкви, но эта знатная семья пережила уже много перемен. Ничто не может низложить Говардов. Они могут ставить ставки в виде своих дочерей и разбрасываться наследниками, идти на любые меры, лишь бы удержаться на плаву. Говарды, герцоги Норфолк, удерживали свое место возле трона, пока менялись короли, когда две их дочери поднялись так высоко, что смогли этот трон занять, а потом опустились до эшафота. Томаса Говарда свергнуть нелегко.

Однако наступает день, когда пропадает его сын и наследник. Генрих Говард, отозванный со своего командующего поста в Булони за рисковые поступки и неописуемую заносчивость, не появляется за отцовским столом за ужином, и оказывается, что даже слуги не видели его и его друзья не знают о его местоположении. Этот молодой глупец, хваставшийся удерживать Булонь вечно, не единожды раздражавший короля своей скандальной тягой к роскоши, всегда умел найти способ вернуть благосклонность короля. Он был лучшим другом Генриха Фицроя, незаконнорожденного сына короля, изображение трагической братской любви к которому всегда позволяло ему добиться королевского прощения.

Несмотря на то что все тут же заявляют, что в исчезновении сына герцога нет ничего необычного, что все Говарды склонны к всплескам эмоций, все знают, что этот юноша никуда не денется без своей свиты и друзей. Генрих Говард настолько влюблен в себя, что везде окружает себя полным сопровождением, чтобы было кому восторгаться им и знать о том, где он находится.

Однако один из придворных все же знал, куда делся молодой Говард, – лорд Томас Ризли. Постепенно стали появляться слухи о том, что его люди схватили Говарда и затолкали в лодку, стоявшую на воде в поздний час. Судя по всему, около дюжины людей в ливрее Ризли несли брыкающегося и поносящего весь свет Говарда, затем бросили его на дно лодки и сели на него сверху. Лодка же быстро ушла вниз по реке и исчезла из виду. Это не был арест, потому что никто не слышал об ордере, и в Тауэре они тоже не появлялись. Если это было похищением, то Ризли обрел некое безумное дерзновение напасть на сына дома Норфолк и сделать это в пределах королевского дворца. Никто не знает, как ему это удалось, или кто дал ему такую власть, или на каком притоке тихой темной реки может быть пришвартована эта лодка с почетным грузом, или где сам наследник Говардов может быть в эту минуту.

Ризли никак не мог объявить частную вендетту молодому герцогу. Ризли и Говарды всего несколько недель назад плели против меня интригу, и Ризли уже был готов посадить меня в лодку, чтобы отправиться по реке туда, где она сейчас исчезла с молодым Говардом на борту. Поэтому, скорее всего, он получил распоряжение короля, но никто не может даже предположить, чем именно Говарды заслужили подобную немилость. Ризли отсутствует, а его слуги не отвечают на вопросы. Старший Говард клянется в том, что Генрих ни в чем не виноват и что это его брат, Том, был обвиняем в чтении еретических книг и посещении сомнительных богослужений в моих покоях, которые теперь не запрещены законом. Генри Говард, старший сын, больше заинтересован в собственной персоне и собственных удовольствиях, чем в чем-либо другом. Он слишком занят турнирами и соревнованиями, поэзией и женщинами, чтобы засорять себе голову размышлениями. Никто не может представить его еретиком, и люди понемногу начинают думать, что Ризли перестарался.

Проходит несколько дней в полном молчании, и Норфолк решается потребовать объяснений от лорда-канцлера. Он заявляет, что имеет право знать, где держат его сына, какие обвинения ему предъявляют и что он настаивает на его немедленном освобождении. Он кричит на собрании Тайного совета, заявляя, что должен увидеться с королем. Он даже требует аудиенции со мною.

При дворе все знают, что никто, даже лорд-канцлер, не посмеет бросить вызов Говарду без того, чтобы после за это ответить. На собрании Норфолк приходит в ярость и швыряет проклятия Ризли прямо в лицо, а все присутствующие, затаив дыхание, наблюдают за столкновением этих двух сил: старого аристократа и нового управляющего.

И страшным молчаливым ответом на этот выпад становится появление лейб-гвардейцев без публично объявленного приказа от короля, без предупреждения, и выдворение Генриха Говарда по улицам Лондона от самого дома Ризли до Тауэра, пешком, как простого преступника. Большие ворота открываются, словно его там ждали, и комендант Тауэра приказывает бросить его в камеру. Всё, за ним закрываются двери.

На следующей встрече с Тайным советом с губ герцога брызжет пена. Он по-прежнему не слышит ни одного слова обвинения, никаких претензий к его сыну. Он клянется, что стал жертвой вражеских козней. Это все происки трусов, людей, не обладающих ни именем, ни положением, таких как Ризли, которые добились нынешних преимуществ лишь своей хитростью и знанием закона, а в это время старые аристократы, такие как сам герцог и его сын, воплощение рыцарского благородства, испытывают муки стыда, глядя на таких советников.

Его даже не стали слушать. На его приказы не обращают внимания, даже когда он их кричит. К нему подходят лейб-гвардейцы и срывают с него ленту ордена Подвязки. Его посох ломают прямо на его глазах, словно герцог уже мертв и обломки посоха готовятся бросить на крышку его гроба. Все это время Норфолк рвет и мечет, проклиная их на все лады и напоминая о почти пятидесяти годах своей службы Тюдорам, о своем непосильном и грязном труде, который, кроме него, не мог выполнить никто другой. Они выволакивают старшего Говарда из комнаты, пока тот кричит о своих правах, о своей невиновности и том, как он всех покарает. Все слышат скрип его подошв, которые протаскивают по полу, и его крики, которые разносятся по длинному коридору.