Читать книгу "Вторжение драконов. Последняя битва - Бернхард Хеннен"

Алоки сделала ему знак молчать и снова держать руки князя. Затем подняла второе веко Солайна и вонзила широкую шпильку глубоко в глазницу. От подобного зрелища внутри у Нодона все сжалось.

Князь глубоко вздохнул, и в этом звуке послышалась страсть.

Молоточек звонко ударил по игле.

— За глазом череп тоньше всего, — пояснила Алоки. — Здесь я наношу наименьший ущерб, когда ввожу иглу.

«Она говорит об этом без тени иронии, — с удивлением осознал Нодон. — Она действительно считает, что тыкать иглой в мозг эльфийского князя — сущая безделица». Женщина снова стала вращать иглу, и Нодон не выдержал и отвернулся.

— Почему ты злишься на своего сына, Асфахаля? — продолжала женщина-змея.

— Я уже не злюсь на него, — последовал монотонный ответ. — Я изгнал его. Он для меня больше не существует. Я не могу злиться на того, кто для меня не существует.

— Но что он тебе сделал?

— Он не понимает красоту. Он восстает против нее и разрушает ее. Он отломал палец несравненной статуе Салгайна, изображавшей сидящего на корточках кобольда. Просто из дерзости. Как я мог стерпеть подобную вещь?

— Он был ребенком, — мягко произнесла Алоки, вращая длинную иглу. — Он наверняка сделал это не нарочно.

— Это его не извиняет, — запинаясь, ответил Солайн. — Он был... Он целовал свою мать, на смертном одре и позже. Он целовал ее. Мертвую! И он открыл ее саркофаг, когда я запер его в склепе, — по щеке князя сбежала одна-единственная слеза. Под иглой лопнула жилка, окрасив белок глаза алым цветом. — Нужно отвести войска. Нам не нужно столько воинов, чтобы загнать детей человеческих. Всего парочка кентавров и тролли. Может быть, еще великан. И орлы. И драконники. Остальных нужно убрать... Я не хочу ненужных потерь. В склепе... Интересно, он ее труп тоже целовал?

Алоки вынула иглу из мозга.

— Я должен отослать их, — бесцветным голосом произнес Солайн. — А что мне было делать с этим сорванцом? Он говорил, что сделал бы с ней это. Мне вечно доводилось слышать о том, что он бегал за каждой юбкой. Может быть, это правда... Я знаю, что он был ее жеребцом. Какое-то время. Но сколько еще у нее было? Она была хуже всех. Они оба два года кочевали от одного княжеского двора к другому, пели и играли за деньги. Говорят, они обманывали. Она отвлекала других своими чарами... Красивой была.

Алоки расстегнула кожаные ремни, которыми пристегивала к стулу Солайна. Князь обмяк и завалился вперед. Нодону пришлось подхватить его.

— Хотела навязать мне этого ублюдка. Маленького, светловолосого мальчика. Дала ему странное имя... Фабрах... Нет, Фальрах. Кто и когда слышал подобное имя для эльфа? Я велел конюшим отстегать их и прогнать прочь. Не нужен мне еще один мальчик, который будет ломать статуи и трогать мою мертвую Лизандель, — он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Нодону. — Я ведь говорил тебе, чтоб ты взял свою пернатую клячу и отправился на разведку в лагерь детей человеческих.

— Тебе нужно отдохнуть, — вмешалась женщина-змея, прежде чем Нодон успел что бы то ни было сказать. Она помогла Солайну подняться на ноги и повела его к постели, уложила и укрыла, словно мать дитя. — Спи, господин. Тебе нужно отдохнуть. А когда проснешься, печаль и гнев покинут тебя.

Алоки с улыбкой поднялась и скользнула к Нодону.

— Он уникален.

— Я бы сказал, что он сумасшедший. Я покончу с этим безумием.

— Ты не понимаешь, что видел, — слащавым голосом проворковала она, но зрачки ее сузились. Нодону невольно пришла на ум изумрудная кобра, которая поднималась перед ударом, намереваясь вонзить ядовитые зубы в шею жертвы.

— Он самый лучший из возможных полководцев для Золотого. Заклинание, которое создал повелитель драконов, чтобы видеть глазами Солайна, разрушает мозг князя. Любого другого подобное вмешательство быстро превратило бы в пускающего слюни идиота. Но только не Солайна. Я ведь говорила тебе, что он обладает уникальным даром, позволяющим ему быстро отходить от ран, способных убить любого другого человека. Его мозг исцеляется. Это благословение и проклятие. Благодаря этому качеству он просто неоценим для Золотого. Он не теряет свой инструмент, попользовавшись им пару раз. Но для Солайна это проклятие. Я множество раз вонзала иглы в его мозг. Любому другому достаточно сделать это лишь однажды, и после этого излишняя чувствительность уходит навеки, в какой бы форме она ни проявлялась — то ли в бесконечной меланхолии, то ли во внезапных вспышках гнева, то ли в желании грязно ругаться без причины.

Нодон был уверен в том, что, если бы Темный знал о происходящем, Солайна немедленно заменили бы, и это было бы правильно. Необходимость передать эту весть давала ему веский повод покинуть войско. Таким образом он не навлечет на себя гнев своего повелителя, несмотря на то что на самом деле ему хотелось вернуться обратно к Нандалее.

— Ты увидишь, завтра Солайн будет совсем другим, — радостно продолжала Алоки. — Очень спокойным, очень сдержанным. Подобные вмешательства не разрушают его рассудок. Я просто избавляю его от излишней чувствительности.

— Я не сомневаюсь в том, что сейчас он уже совсем другой, — иронично ответил Нодон, глядя на постель, где поджав ноги лежал князь.

Внезапно женщина-змея превратилась в поток бледных красок. Нодон схватился за меч. Подобный феномен был знаком ему по рассказам Нандалее. Этим заклинанием владела ее подруга Бидайн, оно позволяло ей двигаться настолько быстро, что обычным зрением уследить за ней было просто невозможно.

Нодон пригнулся, ожидая удара. Его меч не вышел из ножен даже наполовину, когда он почувствовал резкую боль на затылке. Что-то холодное потекло по жилам. Рука, сжимавшая рукоять меча, обмякла. Ноги подкосились. Нежные руки подхватили его под мышки и потащили к стулу с высокой спинкой.

— Я знала, что ты не послушаешь меня, — в голосе Алоки звучал дружеский укор, похожий на тот, что бывает в голосе матери, заставшей ребенка за поеданием меда — скорее веселый, нежели рассерженный. — А еще я понимаю, что во все это очень трудно поверить. Тебе придется смириться, чтобы понять. Ты не замечал, что он менялся на протяжении: разговора? Поэтому я с ним разговариваю. Обычно речь идет об Асфахале. Когда он говорит о нем, его чувства бурлят. Ты же сам видел.

Нодон был беспомощен. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и с ужасом увидел, что Алоки берет со стола кожаные ремни.

— Если посреди разговора он вдруг меняет тему, это означает, что моя работа выполнена. Потом он никогда не помнит, о чем мы говорили, — женщина улыбнулась, обнажив свои страшные зубы. — Вообще-то обычно он забывает почти все, что происходило в течение часа или двух до моего вмешательства, — она расстегнула его перевязь, бросила ее вместе с мечом на пол рядом с кроватью. — Я помогу тебе преодолеть тревогу, Нодон. Толика равнодушия делает жизнь краше. Просто останься здесь на ночь. Нам никто не помешает.

Нодон пытался не закрывать глаза. Она затянула на лбу у него кожаный ремень. Эльф хотел вырваться, но руки и ноги не слушались, и в то же время он чувствовал, словно по жилам его течет ледяная вода.