Читать книгу "Хитрец. Игра на Короля - Дана Юмашева"

За своим укрытием я вжалась в стену. Будь у меня в руках хоть завалящая огнестрельная единица, мне бы хватило смелости выстрелить в Швеха со спины; но мне оставалось лишь молиться, чтобы все это скорее закончилось. Стрельба – вещь опасная, а в темноте она становится опаснее во сто крат. Однако Горячая Голова был не так прост и не думал сдаваться. Грохотали звуки выстрелов, звенели разбиваемые пулями стекла, с шумом падала переворачиваемая мебель, и все это оглушило меня. Замечу, во времена моей молодости, месье Монгрен, никто не заботился о том, чтобы револьверы и пистолеты стреляли тихо.

Кадвану вдруг представилась возможность зарядить в голову полицейскому пулю, но он этого не сделал.

Чьерцем и Фойерен не сказали друг другу ни слова; однако, встретившись, они принялись биться слаженно, как будто состояли в одной банде и не раз уже принимали участие в таких передрягах. Наблюдая за их действиями со стороны, я тут же поняла, что целью завязавшейся перестрелки было выманить Гостейна Швеха на середину залы – тогда он стал бы легкой мишенью для колдовства Чьерцема. Но полицейский был ловок и всячески уклонялся от пускаемых в него магических зарядов.

Дезертир из Книвета бездействовал.

* * *

Как и предсказывал Чьерцем, стрельба закончилась прежде, чем Хитрец и Швех успели перезарядить оружие. Когда приспособившееся к темноте зрение мага приметило замершую на долю секунды фигуру Гостейна, Васбегард вскинул руку – и чары тут же толкнули полицейского, сбив его с ног и лишив сил. Горячая Голова звучно распластался по полу.

Кадван не выстрелил снова.

Чьерцем взмахнул руками еще раз, и огарки свечей в запыленных канделябрах загорелись по всей гостиной неярким пламенем. Теперь особняк был освещен.

Однако одельтерский чародей, даже при всей феерии колдовства, что он учинил в то раннее утро, был не всесилен. Чьерцем не мог щелкнуть пальцами и тут же превратить Гостейна в горстку пепла, но сумел подпалить ему кожу. Пару раз Швех, почти поднявшись на ноги, уворачивался от магических снарядов; но наконец разрушительное колдовство попало на его кожу и прожгло ее, будто кислота. Надо сказать, чары лишь немного задели Горячую Голову и поразили только левый его бок: был слегка прожжен висок, чуть больше пострадали ткань и кожа, и смертоносные потоки добрались до предплечья. Но жжение колдовства нестерпимо; тяжело дышавший от страданий Гостейн пошатнулся.

«Давай!» – скомандовал чародей Кадвану. Готовясь к схватке, Васбегард наложил на себя кратковременные чары телепатии и заодно одарил той же способностью Берма – за некоторую плату, разумеется. Ибо не для того, чтобы заниматься благотворительностью, Васбегард проходил все муки обучения во Фье-де-ля-Майери. Но в этот раз Чьерцем взял за свои чары чисто символическую, на его взгляд, плату.

Парень медлил.

«Давай же! – злобно повторил чародей, в глубине души желавший отвесить Кадвану нравоучительный пинок. – Стреляй!»

Чьерцем хотел уже выкинуть в сторону парня чары убеждения, но не успел: ошарашенный громким приказом чародея, Берм поднял купленный недавно штуцер и, наспех прицелившись, выстрелил Гостейну Швеху в ногу. Глава Тайной полиции взревел. Боль была настолько пронзительной, что Швех бессильно опустился на колени и выронил разряженный пистолет.

– Да здравствует новый Меченый! – торжественно воскликнул Хитрец и зааплодировал. – Что, не нравится тебе?! И мне не нравилось! Может, я и был виноват перед тобой, но мои близкие не были!

Глаза его горели, взгляд и ухмылка стали настолько страшны, что во всем его виде нельзя было узнать прежнего Фойерена. Воистину гнев уродует: он портит даже самое миловидное лицо, а угрюмое и вовсе становится бешеным и извращенным. Нельзя смешивать злорадство с гордыней и яростью; каждое из этого грех, но вместе они, как говорят люди Мрачного Рассвета, открывают дорогу в Преисподнюю. Поддаться триединому греху – значит надеть Маску Дьявола. И она бывает до исступления безобразной.

– Сопляк! – заревел полицейский в сторону Берма. – Ты нарушил условия договора!

– Не так, – парень, которого отпустила прежняя задумчивость, говорил теперь громким и твердым голосом. – Я всего лишь остался верен Хитрецу.

На краткий миг в гостиной установилась тишина; за это время Фойерен неслышно подошел к Швеху и приставил пистолет к его виску. Металл забурился в освежеванную магией плоть, причиняя Горячей Голове новые страдания. Тот стиснул зубы и простонал сквозь них грязные ругательства.

– У меня остался один патрон, а у тебя – нет. Мы же предупреждали тебя не тратить их попусту, – сказал Хитрец и с размаху ударил Швеха пистолетом – сильно, но хирургически аккуратно, так, чтобы тот не потерял ненароком сознание.

Ведь Фойерен хотел для начала посмотреть ему в глаза. Его интересовало, выдал ли Одельтер Швеху за содеянное убийство орден и во сколько смертей оценивалась одна такая бляшка – стоило ли для этого вырезать целый взвод.

Какой была цена предательства?

Хитрец вновь ударил Швеха – теперь под дых, и я могу поклясться, что в тот момент я слышала хруст ломаемого ребра. Швех прикусил губу, но не издал ни звука.

Ранним предрассветным утром 25 февраля 890 года Хитрец был уверен, что многие – те, кто уже умер, – собрались посмотреть на эту схватку. Он ощущал присутствие Жнеца, их могущественного главаря. Фойеренгер знал, что Гостейн Швех выжег ему глаза и вырезал язык, а затем скормил его собакам. Мертвые тела – Жнеца, его жены и еще нескольких соратников – Швех повесил в лесу, чтобы их клевали вороны, а тех, кому он оставил жизнь – Маску и Костолома, – заставил смотреть на это.

Гостейн Швех был патологически жесток. И сейчас одного только взгляда на него хватило, чтобы жилы на шее Хитреца надулись и начали пульсировать. Страшная гримаса ненависти исказила лицо Фойерена, придав ему черты бесов, какими изображают их на картинах.

Хитрец был уверен, что мертвецы наблюдают за ним, и знал, что должен убить Гостейна Швеха – приставить ко лбу пистолет или затянуть петлю на шее.

На пути его часто встречались люди особого, противоестественного типа; и если бы то не было наказуемо законом, Хитрец бы, наверное, всех их убил. Просто потому, что таким выродкам нельзя жить; просто потому, что есть на свете такие люди, которым более идет быть мертвыми. В особенности – предателям. Но человечность в нем побеждала, и курьер не поднимал на них руки.

В случае со Швехом Хитрец тоже замялся. Медлил. И Гостейн, встретившись с ним взглядом, мигом сориентировался – с молниеносной скоростью вынул из потайного кармашка нож и ударил им Фойерена. Ударил не целясь, куда попадет, – и попал в бедро.

Прежде чем Хитрец успел понять, что произошло, глава Тайной полиции скривил свою красную, обожженную магией физиономию и, набрав побольше воздуха в легкие, крикнул:

– Отряд!

Горячая Голова все же был не так глуп, чтобы явиться сюда одному – он привел с собой тщательно задобренный ассигнациями отряд цесситских наемников – лучших из тех, что он смог найти. Кажется, их было около пятнадцати, если не двадцать, и все они за пару секунд высыпали в ветхую гостиную.