Читать книгу "Дети белых ночей - Дмитрий Вересов"

– Ого! Вы тонко понимаете мир театра, но... Вот вы упомянули ярмарочные фарсы. Замечательно! Ведь это именно то, что необходимо для, пускай это и прозвучит кощунственно, реалистичного представления пьесы, написанной в шестнадцатом столетии. Ведь театр времен Шекспира и Марло,– тут актер смущенно улыбнулся,– простите, правильнее Марло и Шекспира, это ведь самый настоящий раешник, где мужчины часто вынуждены исполнять женские роли и тому подобное! Настоящее пиршество дилетантизма, голый энтузиазм и полное отсутствие мертвой формы. Мой замысел как раз в том и заключается, что ваш образ – в меньшей степени образ души Гамлета, его инферно-сопроводителя. Это выполнит программка, объясняющая ваше присутствие на сцене на параллельных курсах со мной. Фактическое содержание вашей роли – оно все там, в театре этого времени,– он по-балетному легко переместился к пахнущим керосином плошкам рампы.– Вы не столько драматический персонаж, заявленный автором, сколько вновь поступивший в труппу молодой человек, скажем, из приличной семьи, в силу неких обстоятельств вынужденный порвать со своим кругом и искать пристанища среди гаерской и шумной актерской среды. Это типичная ситуация для того времени, да и сами Марло и Шекспир недалеки от подобного рода пути на сцену... Позвольте, я покажу несколько ваших проходов, какими я их вижу, и после мы обсудим все еще раз...

Они провели в пыльном и нагретом чухонским солнцем театральном сарае почти пять часов и к назначенному ужину не вышли бы совсем, продолжая скорее не репетицию, а удивительно захвативший обоих диспут. Но сначала многочисленные гонцы сбили партнеров с вольного диалогового ритма, а потом и «сам», брюзжа делано-недовольно, явился по их души:

– Гм,– раздался из темноты знакомый басок.– Я тут послушал за стеночкой – аз грешен, каюсь. Любопытно рассуждаете, но, Юра, уважить хозяина – долг гостя. К тому же спутник твой заинтересовал меня изрядно, просто горю желанием узнать его покороче, как нетипичного младшего современника. Так что не испытывайте моего терпения, молодые люди...

В представлении Кирилла намечавшийся ужин в апартаментах хозяина должен был стать своего рода продолжением того эстетического азимута, что задавал направление всем впечатлениям от пребывания на территории усадьбы. Нечто среднее между дворцовым приемом и описанным у Михаила Афанасьевича Булгакова дружеским ужином за гостеприимным столом Воланда. Но, вопреки ожиданиям, ничего помпезного, по-русски обильного и по-барски хлебосольного в зале, куда провел живой классик своих гостей, не наблюдалось. Да и само помещение мало подходило под статус загородной трапезной в состоятельном доме. Барная стойка протянулась от стены до стены по меньшей стороне периметра, и сочетание дикого камня, мореного дерева и тусклой бронзы придавало помещению вид, скорее напоминающий рижское «Под дубом» или таллинскую «Лисью нору». Личных гостей хозяина здесь собралось человек пятнадцать, и все они в ожидании первоприсутствующего лица оживленно переговаривались подле трех шведских столов, стоявших вдоль стен.

Ужин состоял исключительно из всевозможных канапе, или «канапешек», как называл их сам хозяин, а также тарталеток с брусникой и дичиным ассорти, изготовляемым специально прибывающим для этой цели шефом знаменитого ленинградского ресторана «Лесной». Из напитков, отпускаемых очаровательной барышней в кружевной наколке, присутствовали удивительного вкуса чай, аромат которого распространялся довольно широко, несмотря на раскрытые окна, и рекомендованный хозяином коктейль из сухого вина, вишневого сока и содовой воды, производимой уже упомянутой барышней в высоких сифонах казенно-общепитовского вида.

Появление хозяина стало сигналом к дружной атаке присутствующих на фуршетные столы. В недолгом времени основоположник составил центр небольшого кружка, в который также вошли Кирилл и его партнер по эксперименту. Говорил в основном хозяин, пространно рассуждавший о преждевременности театральных экспериментов, но не забывавший при этом отдавать должное тарталеткам, «канапушкам» и чаю в стоявшем подле него стакане с вычурным серебряным подстаканником. Под преждевременностью он понимал главным образом обнародование выбранных форм и полученных результатов, а не собственно факт творческого поиска, а также остроумно аргументировал ситуацию в целом верно подмеченными примерами из реальной жизни, каковые указывали на всеядную готовность театральной публики принимать за творческий эксперимент любую халтуру.

– Но! Прошу учитывать, что именно такая форма поиска наиболее благосклонно принимается недремлющим оком партийной цензуры и обеспечивает горе-новаторам устойчивый успех. И в этом,– он выдержал некоторую паузу,– я вижу главное доказательство своей мысли о преждевременности театральных новаций. Не публика, не парткомы и управления культуры, а коллеги-халтурщики задушат любое доброе и неординарное начинание в зародыше. Правда, посредством всех выше упомянутых органов, в чем они изрядно поднаторели в последнее время.– Он громко и заразительно рассмеялся. Ближний круг тут же подхватил его смех.

Единственным человеком, не поддержавшим всеобщий приступ веселья, оказался Кирилл, потерявший нить хозяйских рассуждений практически сразу вслед за их началом. В соседнем кружке, небольшой группе молодых людей, стоявших непосредственно у барной стойки, где верховодила одна из известных центровых девиц Ленинграда, поэтесса, эпатажная модница и просто бесшабашная сорвиголова, он с удивлением обнаружил Альбину и Швецова. Задумчивый вид Вихоревой диссонировал с всеобщим возбужденным поведением окружающей ее молодежи, а если уж говорить начистоту, то девушка была откровенно грустна и задумчива. Ее спутник, наоборот, был оживлен и весел и чаще всех первым реагировал на некий юморной рассказ в исполнении звезды Невского проспекта.

Кириллу удалось незамеченным выскользнуть за пределы своего кружка, и когда он, пристроив тарелку и стакан, направился в сторону Альбины, то увидел, что та сама спешит навстречу.

– Привет, никак не ожидал встретить тебя тут,– Кириллу пришлось говорить громче обыкновенного; окружающие голоса создавали слишком шумный фон,– почти две недели о вас ни слуху ни духу. А я со своими проблемами вконец закрутился. Вспоминаю, что мог бы позвонить, да на часы посмотрю и понимаю – порядочные люди в такое время не звонят.

– Да?! – Вопрос-восклицание, коротко произнесенный Альбиной, показался юноше странным. Обрадованным? Ожидаемым? Он не смог сразу определиться с искомым словом, настолько весь вид Альбины говорил о том, что девушка сейчас находится в состоянии, требующем дружеского участия. Какого именно – неясно, но то, что оно действительно необходимо,– сомнений не вызывало.

– Что-то случилось? – Кирилл, будто от зубной боли, скривил лицо, настолько вылетевшие слова показались ему неестественными. Почему-то сразу вспомнилось странное поведение Швецова, его мрачная реакция на общение Альбины и Кирилла, отчего он окончательно почувствовал себя смущенным.– Извини, я совсем не это хотел сказать...

– Кирилл, может быть, мы сможем выйти отсюда на воздух и поговорить спокойно? – Альбина произнесла эту фразу ровным, лишенным эмоциональной окраски тоном.– Это очень важно.

– Да, конечно.– Он вдруг разозлился на самого себя: «Черт! Не стоило так резко и сразу нырять в большую жизнь. Это ты стал другим человеком, а все остальные живут в продолжении своих прежних событий и связей».