Читать книгу "Дети белых ночей - Дмитрий Вересов"

Голова девушки склонилась к плечу, веки медленно сомкнулись, и, измученная треволнениями белой ночи, она заснула...

Марлен Андреевич на все лады костерил организационный уровень АХО и строевиков, а кое-кого из коллег по академии – персонально, за то, что было устроено ему в прошедшие вечер и ночь. Он спешил домой, тер красные от бессонной ночи глаза и молил всех военных богов, чтобы помогли ему успеть застать дочь дома. Он уже все решил и знал, с чего начнет разговор и какими словами объяснит Альбине, что торопиться с замужеством действительно не стоит. Подлый лифт предавался летнему отдыху, и наверх пришлось подниматься своим ходом. Стараясь особо не шуметь, он отпер дверь и сразу увидел белые кроссовки Олега с синим медведем-карху на заднике. Некая пружина, ответственная за решимость и последовательность, с противным визгом лопнула, и Вихорев понял, что от недавней его решительности не осталось и следа. Только усталость. Обыкновенная человеческая усталость. Хотелось только одного – спать. Он, скорее для проформы, нежели по необходимости или надобности, заглянул в гостиную и увидел дочь, спящую в финском кресле-раковине. Изменившееся состояние увлекало его прочь, в кабинет, к дивану; отсутствовало малейшее желание беспокоить Альбину, поскольку все слова, которые он так старательно приготавливал по дороге домой, остались там, в коридоре, подле белых кроссовок. Но, сопротивляясь собственному малодушию и усталости, он все же захотел подойти и просто дотронуться до своей девочки. Просто так, легонько-легонько, чтобы убедиться – с ней все в порядке. Марлен Андреевич тихо подошел к креслу и осторожно, практически невесомым движением, погладил дочернее плечо.

– Папка?!

Видавшего те еще виды военного хирурга кинуло в холодный пот. Сонная дочь, улыбаясь, смотрела на блудного родителя, а вокруг ее правого глаза лиловел огромный, упруго налитой, жирный синячище.

– А-а...– только и смог промычать Марлен Андреевич, пальцем указывая на дочернее лицо. Но Альбина продолжала улыбаться и часто моргать.– Э-эт-то что?

Счастливый и не понимающий отца ребенок смущенно пошевелил выступающими ключицами:

– Пап, я все решила. Я выйду за Олега...

* * *

Репетиции, на которые был приглашен Кирилл, устраивались на огромнейшей даче в Комарово, принадлежащей одному из самых известных и маститых литераторов страны.

Дом был открытым и шумным, там собирлось ежевечерне, особенно по летнему времени, чрезвычайное количество народу. В бесчисленных зальцах, комнатах и клетушках, на всех верандах и верандочках, в мезонинах и беседках, предусмотренных архитектурным замыслом для всех трех жилых зданий литературной усадьбы, круглосуточно звучала музыка, живая и воспроизводимая всевозможными устройствами; слышались возбужденные, веселые голоса, взрывы дружного смеха, а вокруг курящихся дымками мангалов, рассредоточенных по немалой территории, сновали знатоки шашлычных дел.

Все это нисколько не мешало глухому перестуку ракеток на рыжих теннисных кортах, скрипу уключин подле древней пристани в усадебной рукотворной заводи, соединенной с Маркизовой лужей кривой протокой, поросшей тростником. Отдельно, но уже ближе к сумеркам звучало над усадебными просторами костяное клацанье бильярдных баталий, и стук шаров, подхваченный восходящими потоками ночного воздуха, отчетливым эхом зависал над прибрежной водой, окутанной легкой туманной дымкой.

Точно определить, что же влекло в этот уголок Карельского перешейка многочисленных гостей и посетителей, не взялся бы никто. И уж сам хозяин – совершенно точно. Его фигура возникала то тут, то там, он разнообразно всех приветствовал, но подолгу не оставался ни в одной компании и никого не приближал к своей персоне в приватных комнатах. Так родоначальник, основоположник и живой классик, удовлетворял свой интерес в проходящей жизни – «наблюдение за живыми человеками», совершенно трезво рассуждая, что отнюдь не желание стать прототипом очередного литературного персонажа, а вещи более приземленные, а оттого лично ему безразличные, привлекали сюда каждого из этих людей.

– Юра-Юрочка-Юрашка! – приятным баском распевал хозяин, встретив на дорожке, ведущей к главному дому, молодую звезду ленинградской сцены в компании с Кириллом.– Все же собрался! Молодчина, дай на тебя посмотреть! Посвежел, посвежел, орлом стал! – Льняная холстинка на долговязой фигуре классика в положенных местах замялась гармошечкой, в прочих же – стояла, как шкура на барабане.

– А ведь сколько нам с Фаней, с Григорьевной твоей, пришлось бехтеревцев упрашивать, чтобы приступили к тебе, приняли под свою лекарскую руку! Даже иконостас пришлось надевать. Но, видно, не зря старались, приятно видеть! Почто пожаловал и кто сей вьюнош скромный подле тебя?

Актер с некоторым напряжением в голосе представил Кирилла и в двух словах напомнил хозяину о ранее существовавшей договоренности, которая предусматривала предоставление сцены здешнего домашнего театра в качестве репетиционной базы для небывалого после триумфа рецепторовских моноспектаклей театрального эксперимента.

– Как же, как же,– прямоходящий монумент эпохе крепко пожал руку Кириллу и коротко представился по фамилии.– Так, надо понимать, ты сразу к делам норовишь, без чаев-кофеев и прочего? – И на утвердительный кивок экспериментатора совсем другим, помягчевшим, голосом добавил: – Тогда прошу!

Домашний театр оказался старинным, финской постройки, лодочным сараем с немудреной сценой и рамповыми огнями шекспировских времен.

Громоздившиеся вдоль стен плоские примитивные декорации, исполненные, однако, с изрядным живописным мастерством: лоскутный занавес на немудреных блоках и разнокалиберные причудливые стулья – все напрашивалось на сравнение с земскими театрами начала века, хорошо знакомыми Кириллу по книгам Чехова, Бунина и Куприна.

Хозяин в скором времени оставил экспериментаторов наедине, предварительно взяв с них слово, что по окончании первого репетиционного дня они всенепременно будут к ужину в его личных апартаментах.

Первое знакомство Кирилла со сценическим движением и первичным замыслом предполагающейся постановки породило в нем твердую уверенность в собственной неспособности справиться с возлагаемой на него задачей.

– Понимаете, Юрий,– Кирилл с удивлением прислушивался к собственным словам, настолько неожиданно для себя самого, теперешнего, легко находились они, убедительно складываясь в монолог,– я уверен, что никакой неловкости или смущения у меня от присутствия на сцене в качестве актера-мима не возникнет. Но отсутствие привычки к лицедейству, отсутствие школы сценического движения и многого другого из профессионального актерского арсенала наверняка поставит всю затею с моим участием на грань заведомого провала.

– У вас, Кирилл, есть какое-нибудь более краткое и более конкретное объяснение своему скепсису? – Вблизи пусть и скромной, но сцены актер выглядел совершенно непривычно.– Отважитесь озвучить?

– Мне кажется, что мой дилетантизм на фоне ваших уверенных действий будет выглядеть как пародия. К тому же наша разница во внешности... И это только усугубит комический эффект. Тем более что «Гамлет», особенно после экранизации Козинцева, стал вещью, породившей очень много высоких, но устойчивых стереотипов. И то, что, как мне кажется, получится у нас, будет больше походить на ярмарочные фарсы.