Читать книгу "Ястреб халифа - Ксения Медведевич"

Осада города затянулась и продлилась год. Видя истощение казны и страдание людей, халиф Али ар-Рид и женщина-правительница вступили на путь переговоров, каковые продлились два месяца. И было решено, что сын правительницы вступит в брак с дочерью Али ар-Рида и будет назначен его наследником, а Али ар-Рид взойдет на золотой престол халифов по праву избранного собранием верующих властителя. Сама же правительница соглашалась удалиться от дел и оставить свое не свойственное женщинам и раздражающее народ занятие.

И посольство отправилось в Фаленсийа с таковыми вестями и грамотами-аман для свободного проезда Али ар-Рида в столицу.

Однако по пути в столицу Али ар-Рид умер. Одни говорят, что это случилось потому, что святой халиф поел винограда, и от того у него случился заворот кишок. Другие говорят, что Али ар-Рида отравили.

Однако наиболее достойна доверия история, рассказанная ибн Хальдуном.

Али ар-Рид со свитой вышел из Фаленсийа и направился в столицу. Один из эмиров городов, верный правительнице, не стерпел нанесенного своей госпоже унижения, самовольно велел схватить святого мужа и наложил на него оковы. А затем приказал втайне умертвить Али ар-Рида в темнице.

Когда такие вести пришли в столицу, госпожа и ее сын вознесли к небесам рыдание и оплакали праведника. Правительница тут же повелела схватить того эмира и привезти в столицу в цепях, а свиту Али ар-Рида освободить из темницы и отослать домой с богатыми дарами.

Что же до известного по хронике ибн Арабшаха рассказа, согласно которому святого праведника убил Тарик аль-Мансур, после чего на аль-Мансура наложили оковы и заточили, то он явно не соответствует истине, ибо не подтверждается другими сведениями и не имеет надежного иснада.

Так и случилось, что на золотом престоле халифов утвердился сын той женщины-правительницы, ибо после смуты всегда случается, что при божественной помощи одному из рабов достанется счастье и удача, Всевышний Бог ему пожалует по его достоинству преуспевание. Все же, кто имел отношение к избранию и гибели Али ар-Рида, получили прощение, и их проступки были забыты.

Низам аль-Мульк. «Книга о правлении».

Фаленсийа, год и два месяца спустя

На площади Баррани царило оживление. Грохот подкованных сапог по камню прорезало пронзительное ржание лошадей, которых тянули за повод, – ханаттани строились в два ряда, готовясь пропустить посольство осажденных.

Поддавая задом, звеня подвесками на ремнях сбруи, кони пятились и били копытами, вытягивая передние ноги. Кто-то из гвардейцев поправлял складки чалмы на шлеме, кто-то успокаивающе поглаживал скакуна по морде под начищенным налобником. Кто-то прыгал одной ногой в стремени, встряхивая зеленым шелком рубахи и звеня пластинами оплечий.

Под весенним солнцем сверкали бережно надраенные кругляши и узорные бляхи на полах кафтанов, блестели позолоченные оконечья ножен и рукояти мечей, пылали длинные лезвия нацеленных в небо копий.

Прибывающие для переговоров должны были выйти из-под высокой арки Караванных ворот. Их громадный куб, увенчанный низкой треугольной крышей, хорошо просматривался с любого места у южных стен города. За хранимой воротами толстой стеной высилась непокоренная цитадель Фаленсийа: гигантский сплошной каменный прямоугольник дворца глядел тремя рядами крохотных окошек-бойниц, протянувшимися от одной замковой башни до другой. К мощному телу здания примыкало сплошное море крыш и зубчатых вершин башен – дома фаленсийцев строились так, что каждое жилище являло собой крепость в крепости. Впрочем, сейчас большинство из них пустовало – жители воспользовались предложением Тарика покинуть город со всем имуществом еще в начале осады.

Чтобы доехать до Баррани, посольству было нужно пересечь несколько разделенных зубчатыми стенами гигантских дворов и площадей-альбакар, ныне тоже пустующих, – некогда стоявшие там дома и казармы были разрушены после третьего штурма. Впрочем, на ближайшей к площади Баррани альбакаре квартировали недавно прибывшие южане Саида аль-Амина. Тарик разбил свою ставку на давно отбитой площади Альминара, поселившись в разоренной масджид с расколоченным в пыль михрабом. Господин Ястреб любил проводить время на плоской вершине минарета, созерцая параллельные ряды зубчатых стен и пустующие, заваленные обломками площади между ними, – они отделяли его от Караванных ворот и дворца.

С альминара и с высокой арки над третьей стеной закричали:

– Едут!

Действительно, ворота распахнулись, и оттуда выехал отряд всадников под зеленым знаменем Зайядитов. Воины Бану Курайш горячили гнедых коней под парчовыми попонами, красовались в белоснежных чалмах и длинных узорных накидках ярко-кораллового цвета. Каплевидные щиты курайшитов покрывали надписи с изречениями из Книги Али, а лезвия двух дротиков, которые сжимал в руке каждый воин, ярко горели на солнце.

Когда на площадь Альминара прискакал гонец с известием, что посольство вышло за ворота, Тарик уже стоял на ступенях входа в масджид. Ветер трепал полы его тяжелого белого кафтана. Самуха бережно держал поводья Гюлькара, то и дело дуя на блестящие золотые бляхи и протирая их рукавом. Серый сиглави раздувал бархатные черные ноздри и шумно жевал сушеное яблоко, которое ему счастливо скармливал мальчишка. Рядом стоял и чуть не прыгал от возбуждения Зариф, держа наготове еще одно.

– Они на Баррани!

Господин Ястреб кивнул и пошел вниз по ступеням. Самуха, засуетившись, быстро обтер Гюлькару слюни и развернул мотающего мордой коня боком к лестнице. Тарик легко закинул себя в седло и подобрал поводья:

– Пойдешь у стремени, – бросил он Зарифу и тронул коня.

За ним подняли своих хадбанов в рысь десять гвардейцев отряда сопровождения.

Посольство ожидало в оговоренном месте: на прямоугольном выступе бастиона, нависающего над соснами и дубовыми рощами, полого уходящими вниз с крепостного холма.

Хасан ибн Ахмад, придерживая край чалмы, закрывал лицо от секущего ветра. Десяток курайшитов встал за его спиной полумесяцем.

Сиглави Тарика закивал тонкокостной мордой, здороваясь со здоровенным рыжим жеребцом под Хасаном. Кони пытались обнюхиваться, но их разводили, вздергивая поводья и заставляя возбужденно приседать на задние ноги. Храпя и фыркая, жеребцы роняли с мундштуков слюну.

Наконец, когда лошади успокоились, Хасан опустил с лица белую тонкую ткань и сказал:

– Ну, здравствуй, братишка.

Нерегиль молча кивнул.

Впервые за восемь месяцев осады они встретились лицом к лицу.

Хасан посылал письма – раз в месяц. С неизменными приветствиями и благопожеланиями для Зарифа. Подарки посылал тоже – в последний раз коня под седлом и ковры. Нерегиль так же неизменно молчал и возвращал присланное. В городе пожимали плечами: а еще говорят, что аль-самийа знают толк в вежестве. Хасан тоже пожимал плечами, но не удивлялся – чудит братишка. Всегда был чудной.

Однако обиды обидами, а выдавать истинные чувства не годилось. Слишком важный ожидался разговор.