Читать книгу "Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы - Яцек Комуда"

Все это понимал и Кершкорфф – это было столь очевидно, словно вырезано золотыми литерами на каменной стене церкви. Он знал, что оставаться здесь – верная смерть, что до утра под храмом может собраться уже такая толпа проклятых измененных, что не помогут ни окованные железом ворота, ни порох, которого, впрочем, у них было не так и много, ни мечи поляков. Видя, как схватился за голову Вийон и как отодвинулся от окна Мендель, он тихо и быстро прошел к лестнице.

Йоахиму Кершкорффу было что терять – слишком много, чтобы пережидать в этом месте. Его повозки с товарами все еще могли стоять под купеческими складами у ратуши. Купец сомневался, чтобы эти… вомперы, как звали их поляки, покусились на штуки сукна и фалендиша[179]. Потому хватило бы отыскать где полдюжины крепких парней, чтобы прокрасться в город и вернуть товар. А в поисках союзников мог помочь ему тугой, тяжелый кошель.

Он быстро и тихо сбежал вниз. Жвикулис следил за каждым движением доминиканца, но кроме этого мало что видел, а женщины сбились в группку под алтарем, успокаивая плачущих детей. Потому-то купец и не обратил на себя ничьего внимания. Кершкорфф приблизился к молельне, где стояли кони. Отодвинул засовы и открыл тяжелую дверь. С факелом в руках скользнул внутрь и замер.

Коней привязали к железному кольцу в стене. Один из них, в пене и крови, дергался на привязи, а второй… лежал на полу. Был это боевой скакун польского рыцаря, конь сильный, умелый и не боящийся стриг, потому Кершкорфф не раздумывая дернул его за привязь.

– Вставай, черт тебя подери! – рявкнул на коня. – Двигайся, скотина!

Конь заскулил… Как-то странно, будто больное животное, которому еще и причинили боль. Когда он встал на ноги, купец заметил его затянутые кровью глаза, раззявленный рот и свисающий между оскаленными зубами синий язык.

Что-то было не так… Что-то случилось с животными. Кершкорфф отступил, чтобы проверить, не пропал ли его кошель с золотом, привязанный к поясу, а потом увидал на шее коня, там, где заканчивался ворот доспеха, кровавые следы от укусов и царапин, наверняка нанесенных зубами и когтями упырей. Вспомнил Юргена… И вдруг понял все!

Пискнул от страха и бросился наутек, словно заяц, что повстречался на лесной тропинке с охотниками. Конь дернулся на привязи, захрипел, заскулил, дернул головою, скрежеща и звеня копытами по камню, поднялся на дыбы – и прочная конопляная веревка мигом порвалась. Конь бросился вслед за убегающим Кершкорффом, купец услышал за спиной грохот подков и хрип ужасного скакуна. Крикнул от страха, зная, что не успеет добраться до дверей, отделяющих боковое крыло от трансепта церкви, отпрыгнул в сторону, развернулся, заслоняя кошель собственным телом.

Рыцарский конь встал на дыбы, взвизгнул громко, ударил передними копытами в голову и грудь купца, отбросил его под стену, подскочил – и еще потоптался подковами; опустил голову и ухватился зубами за кафтан, дернул, порвал материю, добираясь до тела, словно конь превратился в яростного волка.

Купец выл и плакал, а под конец – лишь хныкал беззвучно. Последним нечеловеческим усилием протянув руку в сторону двери, полз, цепляясь за неровности каменных плит, сгибая и распрямляя единственную оставшуюся целой ногу.

Конь метался и бесновался. Второй скакун, видимо, привязанный получше, дергал веревку, громко ржал, однако в голосе его не слышно было ужаса. Была лишь боль. Боль и гнев. Скакун мотал головой с такой силой, словно хотел повалить всю церковь. Усилия его не пропали даром. В глубине трансепта вдруг раздался негромкий треск. А когда конь дернулся и встал на дыбы, вскидывая укрытую наголовником башку, то смог освободиться, волоча за собой вырванный из стены камень, в котором торчало железное кольцо с привязанной к нему конопляной веревкой.

Купец полз из последних сил, оставляя после себя кровавый след. Подкованные копыта сломали ему кости, но остатки духа все еще тлели в его теле. Кершкорфф знал, что должен выйти из молельни, покинуть ее, пусть и ценой величайших мук искалеченного тела, чтоб не быть пожранным проклятыми конями, в которых вселилось не меньше трех легионов дьяволов и ведьм.

Нащупал деревянный порог и, сжимая от боли губы, ухватился за него пальцами. Всего два фунта отделяло его от спасения… Еще фунт…

Не дано ему было выйти на свободу. Вдруг услышал над собой удары копыт, а потом ужасная боль прошла по руке. Что-то схватило его за кафтан, зацепив кожу и плечо, поволокло во мрак, где ждали его железные подковы и плоские зубы, которые с этой поры уже не должны были жевать овес и свежее сено.

Купец выл. А потом только стонал…

Вийон и Ян из Дыдни замерли, услышав визг и ржание скакунов.

– Добрались до коней! – прошипел поляк.

– Проклятье! – Вийон был слишком измучен, чтобы даже ругаться толком. – Пойдемте же!

Они быстро сбежали вниз по деревянной лестнице. Миновали хоры, погнали в молельню справа от трансепта. Конский визг раздался снова, и сразу после этого поддержал его грохот деревянных ворот, в которые ударили копыта. Вийон первым подбежал к отворенной створке.

– Впустим их в церковь!

– Стой! – рявкнул задыхающийся Ян из Дыдни. – Стой, шельма! Не входи туда. Они, кажется…

Одним движением он положил руку в бронированной перчатке на плечо поэта, удержав его, а потом отодвинув в сторону.

Удары копыт зазвучали с удвоенной силой. Визг и ржание лошадей были до странного глухими, сдавленными, словно издавали их уже не божьи создания, но волкулаки-оборотни, рвущие тело некрещеного младенца, похороненного на перекрестье дорог. А потом ворота, преграждавшие путь в эту часть трансепта, задрожали. Петли треснули со звоном, а обе створки величественно склонились вперед, чтобы упасть на пол, словно крышка гроба.

Из полутьмы трансепта выскочили, будто посланцы Черной смерти, два коня, покрытые кровью и пеной, с красными слепыми глазами упырей. С отворенными пастями, с которых капала красная кровь…

Вийон заорал. В последний миг выскочил из-под копыт, избежав оскаленных зубов, а разогнавшийся конь едва-едва разминулся с ним, потянув следом веревку, на конце которой подпрыгивал серый камень, вырванный из стены церкви.

Вийон получил этим куском песчаника в колено, крикнул от боли, когда камень едва не размозжил ему ногу. Ян из Дыдни оказался медленнее – мешали доспехи, конь ударил его грудью, отшвырнул в сторону. Рыцарь ударился спиной о каменную колонну, так что зазвенел металл нагрудника, но меча из рук не выпустил.

Ошалевшие, превращенные в упырей скакуны ворвались в церковный неф словно буря, переворачивая лавки и подсвечники, неся на своих подкованных копытах смерть и ужас. Раздались всхлипы и крики несчастных женщин, а надо всем этим поднялся плач детей и звучный звон копыт о камень пола, выглаженного коленями многих поколений семиградских саксов, кланяющихся Господу.

– Под стены! – рявкнул Ян из Дыдни, бросаясь вслед несущимся лошадям. – Жвикулис! Давай рушницу!