Читать книгу "Безмолвный крик - Энн Перри"

Также Эстер предстояло позаботиться о приятном времяпрепровождении больного и читать ему, если он выразит такое желание. Книги для чтения надлежало отбирать с большой осторожностью. Не должно быть ничего беспокоящего – ни для эмоций, ни для ума; ничего, что может взволновать или помешать отдыху, каковой должен быть как можно более продолжительным. По мнению Эстер, таким образом исключались почти все книги, которые стоят потраченного на них времени и внимания. Если они не будят разум, чувства и воображение, какой в них толк? Не читать же расписание железнодорожных поездов!

Но приходилось лишь кивать и послушно соглашаться.

Войдя в комнату, Сильвестра Дафф преподнесла ей сюрприз.

Мисс Лэттерли не знала, как выглядит хозяйка, но ожидала увидеть создание безобидное и успокаивающее, как тот режим, который прописал доктор Уэйд Рису.

Сильвестра отнюдь не казалась мягкой. Вполне естественно, что вдова оделась в черное, но, обладая очень стройной фигурой и нанеся обильный макияж, выглядела она театрально и в высшей степени обольстительно. Бледность, вызванная потрясением, еще не прошла, и двигалась леди осторожно, словно боялась в таком состоянии натолкнуться на что-нибудь, но с такой грацией и самообладанием, что Эстер невольно восхитилась ею. Первое впечатление было самым положительным.

Она тут же поднялась.

– Доброе утро, миссис Дафф. Я – Эстер Лэттерли; меня от вашего имени пригласил доктор Уэйд, чтобы ухаживать за вашим сыном в период выздоровления.

– Здравствуйте, мисс Лэттерли. – Сильвестра говорила низким голосом, достаточно медленно, словно взвешивая слова, прежде чем произнести их. – Благодарю, что смогли прийти. Должно быть, вы ухаживали за многими молодыми людьми, получившими тяжелые ранения.

– Да, ухаживала. – Эстер подумала, стоит ли для эффекта добавить, что многие из них выздоравливали поразительно быстро даже в самых ужасных условиях, потом, посмотрев в спокойные глаза Сильвестры, решила, что это было бы неумно: хозяйка могла решить, что Эстер недооценивает серьезность положения. Она еще не видела Риса Даффа и не представляла себе его состояние. Озабоченное лицо и тревожный взгляд доктора Райли, выраженное им желание узнавать о ходе лечения означали глубокие сомнения в том, что исцеление будет быстрым, если вообще возможным. Когда ее приглашал доктор Уэйд, он, казалось, сильно переживал за будущее больного.

– Мы приготовили для вас помещение рядом с комнатой сына, – продолжала Сильвестра. – У него есть колокольчик, чтобы он мог позвать вас при необходимости. Конечно, звонить он не в состоянии, но может уронить его на пол, и вы услышите. – Она продумала все технические детали и сейчас говорила быстро, чтобы скрыть эмоции. – Конечно, и кухня к вашим услугам, в любое удобное для вас время. Вам нужно ежедневно давать советы повару, что именно будет наилучшим для моего сына. Надеюсь, вы удобно устроитесь. Если появятся какие-то пожелания, пожалуйста, обращайтесь ко мне, я сделаю все возможное для их исполнения.

– Благодарю вас, – сказала Эстер. – Уверена, мне будет удобно.

По губам Сильвестры пробежала тень улыбки.

– Полагаю, лакей отнес ваши вещи наверх. Не желаете сначала посмотреть свою комнату и, возможно, сменить платье?

– Спасибо, но прежде всего я хотела бы познакомиться с мистером Даффом, – ответила Эстер. – И, может быть, вы расскажете мне о нем побольше?

– О нем? – Сильвестра выглядела озадаченной.

– О его характере, интересах, – негромко пояснила Эстер. – Доктор Уэйд сказал, что шок привел к временной потере речи. О нем я буду знать лишь то, что расскажете мне вы, для начала. Не хотелось бы по неведению причинить ему беспокойство или вызвать досаду. И еще… – Она смутилась.

Сильвестра ждала, что скажет Эстер.

– И еще я должна знать, сказали ли вы ему о смерти отца…

Лицо хозяйки дома просветлело, когда она поняла.

– Конечно! Извините, что я так медленно соображаю. Да, сказала… Думаю, неправильно было бы утаивать это от него. Он все равно узнал бы. Мне не хотелось лгать.

– Даже представить трудно, как тяжело это было для вас, – посочувствовала Эстер. – Простите, что пришлось спросить вас об этом.

Миссис Дафф помолчала, словно заново переживая все, что случилось с ней за последние дни. Муж ее погиб, сын тяжело болен, прикован к постели и изолирован от мира; он слышит и видит, но не говорит и не в силах передать окружающим тот ужас и боль, которые, должно быть, его терзают.

– Я постараюсь рассказать вам что-нибудь о нем, – произнесла Сильвестра. – Достаточно трудно… судить о том, что может быть вам полезно. – Она повернулась и, пригласив Эстер следовать за собой, вышла из комнаты и направилась через прихожую к лестнице. Остановившись перед нижней ступенькой, сказала: – Боюсь, что из-за обстоятельств этого несчастного случая нам еще придется отвечать на вопросы полиции. Не думаю, что они станут беспокоить вас, поскольку вы, естественно, ничего не знаете. Когда Рис снова заговорит, он расскажет всё, но, конечно, им не хочется ждать. – Она помрачнела. – Не думаю, что они когда-нибудь узнают, кто это сделал. Скорее всего, просто шайка безымянных бандитов, а трущобы не выдают своих. – И миссис Дафф стала подниматься по лестнице, вскинув голову и держа прямо спину, но в ее движениях не было жизни.

Эстер шла за ней и думала о том, что эта женщина едва сбросила оцепенение, вызванное шоком, и только сейчас начинает осмысливать детали случившегося и возвращаться к реальности. С ней самой происходило то же самое, когда она узнала о самоубийстве отца, а через несколько недель от одиночества и отчаяния умерла ее мать. Эстер тогда интересовалась подробностями произошедшего, но в то же время не верила, что человек, виновный в крахе ее семьи, будет схвачен.

Однако теперь это в прошлом, и все, что отложилось в памяти, – лишь ее понимание особенностей подобных скорбных состояний.

Дом у Даффов был очень большой, с современной мебелью. То, что Эстер видела в столовой и сейчас в прихожей, изготовили уже после восшествия на престол правящей королевы[1]. Она нигде не заметила избыточного изящества георгианского периода или эпохи Вильгельма IV. Повсюду висели картины, стены покрывали декоративные обои, гобелены и тканые ковры, за стеклом размещались цветочные композиции и чучела животных. К счастью, и прихожая, и лестничная площадка наверху были достаточно просторными, и ощущения замкнутости не возникало, хотя Эстер не находила данный стиль уютным.

Наверху Сильвестра открыла третью дверь и, секунду поколебавшись, пригласила сиделку следовать за ней. Комната оказалась совершенно не похожей на то, что Эстер уже видела.

Через высокие окна, обращенные на юг, дневной свет падал на почти голые стены. Значительную часть помещения занимала большая кровать с черными резными столбами; на ней лежал бледный молодой человек, и его чувственное, угрюмое лицо покрывали пятна сине-черных кровоподтеков. В некоторых местах еще виднелись корки засохшей крови. Зачесанные на одну сторону волосы, черные, как у матери, падали на лоб. Из-за синяков, обезобразивших лицо, и боли, которую он, должно быть, испытывал, понять его эмоции было трудно, но на Эстер он посмотрел с выражением, похожим на недовольство.