Читать книгу "Лобовая атака - Сергей Зверев"

Мыслей, как устроить побег, не было. Да и что тут можно придумать? Колючая проволока, натянутая в несколько рядов между толстыми столбами, на высоте более двух метров сделан козырек из той же колючей проволоки, чтобы на ограждение нельзя было залезть. Дальше коридор, по которому ходят автоматчики с собаками, и внешнее ограждение, такое же, как и внутреннее. По ночам ограждение освещает прожектор, да и по лагерю лучами водят. И бараки на ночь закрывают. Больше ничего из дверей не видно, а ночные и дневные наблюдения за режимом охраны больше внушают пессимизма, чем надежды.

Чтобы перебраться через проволоку, в который уже раз принимался размышлять Алексей, нужны доски или лестницы. Пара фуфаек, наконец, чтобы перебраться через «колючку». Еще лучше кусачки, чтоб проволоку перекусить и сделать проход. А как убрать охрану? Можно рассчитать время прохода автоматчиков с собаками по коридору между рядами проволоки. Оно и так примерно известно – минут тридцать. А вот что делать с солдатом на вышке, у которого пулемет? Снять, но вышка стоит за двумя рядами проволоки снаружи. Винтовка нужна, но это шум. И винтовки нет, и вообще все плохо и безнадежно.

Алексею иногда от таких размышлений и ожидания, когда придут за ним и отведут, как командира на расстрел, хотелось просто броситься на проволоку. Пусть рвут собаками, пусть расстреливают из пулемета. Но это хоть какое-то действие. Полное бездействие угнетало до состояния нежелания жить вообще.

Алексей стоял, полный отчаяния, до тех пор, пока по двору не стали ходить автоматчики с собаками и запирать бараки. Он шел по бараку к своим танкистам и думал об одном. Жить, очень хочется жить, чтобы сражаться! Почему на его земле чужие люди со своими порядками, по какому праву они здесь распоряжаются? Почему вообще он, гражданин своей страны, на территории своей страны сидит в каком-то бараке? Бежать, бежать, зубами перегрызть проволоку, если надо, то и глотки немецких солдат, а если придется, то и их собак. И бежать, сражаться, убивать, гнать из своей страны.

Глава 3

Руслан Омаев пришел в себя от холода. Где-то наверху слышались характерные звуки накрапывающего дождя. Капли постукивали, стекали по бревнам и попадали молодому чеченцу прямо за ворот гимнастерки. В голове гудело, тело затекло, особенно ноги. Он совсем их не чувствовал. Руслан решил было, что ранен в ноги или их совсем оторвало. Но потом, без паники, он стал пытаться шевелить ими, шевелил до тех пор, пока не почувствовал покалывание в мышцах.

Вместе с тем к нему пришло осознание того, что он жив и находится где-то под завалом из бревен блиндажа. И как только в голове всплыло слова «блиндаж», память сразу вернулась к нему. Танкист вспомнил ожесточенный бой, длившийся двое суток на высоте. Вспомнил, как он стрелял из танкового пулемета по немецкой пехоте. Они перебегали по полю, стараясь укрыться за танками и бронетранспортерами. Но он находил их через диоптрический прицел и жал на спусковой крючок.

Убил он немцев за эти два дня много. Эта мысль принесла Руслану удовлетворение. Голова никак не хотела проясняться до конца. Боль во всем затекшем теле изматывала, странная вялость и тошнота заставляли лежать и думать о смерти. Потом Руслан вспомнил Людмилу. Да, война, весь народ поднялся на защиту Родины. Но еще была русская девушка, санинструктор из медсанбата в механизированном корпусе, куда его направили служить после учебной роты. «Да, Люда, Людочка, Людмила. Руслан и Людмила, так шутил Коля Бочкин, заряжающий. Она погибла, вот откуда эта боль и ненависть».

Ребята! Мысль от Людмилы сразу же метнулась к Николаю Бочкину, с которым они в последнее время подружились, потом – ко всему экипажу их танка. «Ребята, вы где? Неужели все погибли?» И сразу появилось желание жить, бороться.

Руслан заворочался, потянулся руками к лицу, протер глаза. Свет был, много света. Он проникал сквозь бревна, наваленные сверху и лежавшие одним концом на передней стенке блиндажа. Хорошо, что она выдержала, иначе бы Руслана просто завалило ими.

Ежась от холода, Омаев стал осматриваться. Да, ноги целы, но их надо вытащить из-под завала. Несколько минут отчаянных попыток перевернуться на живот все же увенчались успехом. Теперь Руслан понял, что под его головой куча рыхлой земли. И если пробиваться наружу, то не вверх, через бревна, которые могут обрушиться, а в направлении бревен, лежавших одним концом на стене.

Он стал выгребать руками землю. Копал долго, выбранную землю старался заталкивать под себя, вбок за бревна, под них. И какое было удовлетворение, когда наконец его рука провалилась через земляную кучу наружу. Руслан понял, что это свобода. Да, окоп, пустота. Совсем немного прорыть, откидать рыхлую землю, и он выберется.

Как ему показалось, работа заняла часа два. А может, это просто от усталости и тошноты, которая то и дело накатывала на Руслана. И когда он выбрался из завала и оказался в окопе, то просто упал ничком и отдыхал, почти спал, минут пятнадцать.

Дождик кончился. Снова пригрело солнце, спине стало тепло. Она быстро высохла, но озноб не прошел. И только отдохнув и окончательно осмотревшись, Руслан пришел к печальной мысли, что экипаж и командир его бросили. Танка не было, на высоте, судя по отсутствию звуков, тоже никого не было. «Значит, остатки батальона отступили, как и предполагалось по плану? И «Семерка» ушла с батальоном? Как она могла уйти, когда у нее гусеница повреждена? Какое отступление, когда от батальона уже утром, после немецкой артиллерийской подготовки, мало что оставалось?»

Поднявшись на ноги, Руслан стал осматриваться в окопе и тут же обратил внимание на следы гусениц. А ведь танк не уехал, его просто вытащили тягачом. Одна гусеница не двигалась, это было сразу видно по следу. Правая двигалась, от нее остался нормальный след. А левая пропахала землю, как бульдозером.

Руслан приподнял голову над бруствером танкового окопа и стал осматриваться. Высота была мертва. Что-то еще дымилось, пахло гарью и смрадом сгоревшей взрывчатки. От разветвленной системы окопов и ходов сообщения не осталось практически ничего. Все было изрыто разрывами. И – никого. Ни звука.

Чеченец прижался лицом к земле, ударил кулаком, еще, еще. Он бил с такой силой, как будто вколачивал в доску гвозди. Сейчас он вколачивал в эту землю свою злость. Удары, боль в кулаке привели Руслана в чувство, он снова начал думать спокойно.

«Высоту взяли, это понятно. Немцы ушли вперед, ушли на восток. Я один в тылу, наши, наверное, погибли. И командир, и добряк Бабенко, и сержант, и Коля Бочкин. Эх, Коля, а ты ведь так хотел приехать ко мне после войны и послушать наши горские песни». Ладно, теперь счет немцам от него, Руслана Омаева, увеличивается. Он будет мстить не только за всю большую Советскую Родину, он будет мстить вам и за своих земляков, которые гибнут на войне, он еще посчитается с фашистами за Люду, за ребят из своего экипажа. Держитесь, сволочи!

Восстановив самообладание, Руслан осмотрелся в поисках оружия. Исправного, конечно, не было, зато у края окопа валялся разбитый бинокль Соколова. Даже не разбитый, а просто переломленный пополам. Омаев поднял его, отряхнул и посмотрел на стекла. Удивительно, по половина бинокля была целой.