Читать книгу "1356. Великая битва - Бернард Корнуэлл"

Когда день начал клониться к вечеру, колонна достигла перевала, за которым начинались владения графа. Это было возвышенное место среди тощих сосен и громадных скал. Ходила легенда, что много-много лет назад войско сарацинов приняло здесь бой и все полегло. Местные жители приходили сюда, чтобы наслать на кого-нибудь проклятие. Эту практику официально осуждали и граф, и Церковь, но, когда Бертилла сбежала с любовником, де Лабруйяд поднялся на Сарацинский перевал и закопал тут монетку, потом трижды ударил по скале на вершине горы, наведя тем самым злые чары на Вийона. Чары сработали, и Вийон превратился в выхолощенное ничтожество, истекающее кровью на цепи в повозке для дерьма.

Свет начал меркнуть. Солнце пряталось за горами на западе, но до наступления темноты оставалось около часа – вполне достаточно, чтобы уставшие солдаты миновали перевал, за которым дорога бежала под гору до самого Лабруйяда. Колокола в замке зазвонят в честь победы графа, наполняя наступающую ночь ликованием.

И тут прилетела первая стрела.

* * *

Бастард повел три десятка лучников и двадцать два латника на юго-запад, тогда как остальные его силы, включая раненых, которые были способны держаться в седле, отправились на запад. Кони воинов Бастарда устали, но продолжали ровным шагом мерить дорогу, которую наемники разведали уже давно, когда готовились к нападению на Вийон.

Томас на скаку прочел послание от графа Нортгемптонского. Прочел раз, затем второй, но на лице его ничего не отражалось. Воины наблюдали за ним, подозревая, что письмо предвещает перемены в их судьбе, но Томас только сложил пергамент и сунул в висящий на поясе кошель.

– Нас призывают? – поинтересовался наконец Сэм.

– Нет, – ответил Бастард. – Да и с какой стати ему нас призывать? Какая графу от вас польза?

– Да никакой! – весело согласился лучник.

Его радовало, что граф не приказывает Томасу отправиться в Англию или в Гасконь. Нортгемптон – сеньор Томаса, его господин, но граф почитал за благо, чтобы вассал и его люди подвизались в качестве наемников. Ему перепадала часть доходов, а доходы эти достигали немалой величины.

– Он пишет, чтобы летом мы были готовы присоединиться к войску принца, – сообщил Бастард.

– Принцу Эдуарду мы не понадобимся, – возразил Сэм.

– Может, и понадобимся, если король Франции затеет свою игру, – пробормотал Томас.

Он знал о набегах принца Уэльского на юг Франции, которые король Иоанн не в силах был предотвратить. Но француз наверняка выступит, если принц затеет новое шевоше[11]. А соблазн для Эдуарда велик, потому как Франция слаба. Король шотландский, союзник Франции, томился в лондонском Тауэре, англичане укрепились в Нормандии, Бретани и Аквитании. Франция похожа на крупного оленя, терзаемого охотничьими собаками.

– И это все, о чем говорится в письме? – уточнил Сэм.

– Нет, – ответил Бастард. – Но остальное не твоего ума дело, Сэм.

Томас пришпорил коня и махнул Женевьеве, маня за собой. Они отъехали к деревьям, где могли уединиться. Их сын Хью, скакавший на невысоком мерине, последовал за матерью, и Бастард кивнул, показывая, что мальчику можно приблизиться.

– Помнишь черного монаха, который приходил в Кастийон? – спросил Томас у Женевьевы.

– Того самого, какого ты вышвырнул из города?

– Он проповедовал чепуху, – буркнул Томас.

– И как называлась эта чепуха?

– Малис, – ответил Бастард. – Волшебный меч, второй Экскалибур.

Он сплюнул.

– И с какой стати ты сейчас про него вспомнил?

Томас вздохнул.

– Потому что Билли прослышал про эту дурацкую штуковину. – Под «Билли» подразумевался сеньор Томаса – Уильям Богун, граф Нортгемптонский. – Похоже, в Карлайле объявился свой черный монах, который разглагольствует про ту же самую ерунду, – объяснил Томас, вручая Женевьеве письмо. – Про сокровище семи владык.

– И графу известно… – нерешительно начала Женевьева, но осеклась.

– Что я один из них.

Некоторые назвали их семью темными владыками ада. Все они умерли, но их наследники остались. И Томас был одним из них.

– Поэтому Билли хочет, чтобы мы нашли сокровище. – Последние три слова командир наемников произнес с издевкой. – А когда найдем, должны передать его принцу Уэльскому.

Женевьева нахмурилась, глядя на письмо. Написано оно, разумеется, было на французском, языке английской аристократии.

– «Семь темных владык хранили его – и были прокляты, – вслух прочла она. – Тот, кому суждено править нами, обретет его и будет благословен».

– Та же самая чепуха, – буркнул Томас. – Черные монахи, похоже, сошли с ума. Они распространили эту историю повсюду.

– И где ты намерен искать?

Томасу хотелось сказать, что нигде, что этот бред не стоит и минуты их времени, однако у аббата Планшара, лучшего человека из всех, кого он знал, христианина, который был истинным последователем Христа, а также потомком одного из темных владык, имелся старший брат.

– В Арманьяке есть место, которое называется Мутуме, – сообщил Бастард. – Больше ничего на ум не приходит.

– «Не подведи нас в этом деле», – зачитала Женевьева последнюю строку послания.

– Билли подхватил эту заразу! – с усмешкой воскликнул Томас.

– Однако мы отправляемся в Арманьяк?

– Как только покончим с делами здесь.

Потому что прежде, чем будут начаты поиски сокровища, граф де Лабруйяд должен уяснить, что за жадность приходится платить.

И Бастард устроил засаду.

* * *

В Париже шел дождь. Беспрестанный дождь, вымывший из сточных канав дерьмо и разнесший его смрад по узким улицам. Нищие жались под нависающими над мостовой домами, протягивая тощие руки к всадникам, въезжающим в городские ворота. Это были две сотни солдат, все крупные парни на сильных конях. Всадники кутались в шерстяные плащи, головы их укрывали от капель стальные шлемы. Скача под дождем, они озирались, явно пораженные зрелищем такого большого города, и парижане, прятавшиеся под выступающими верхними этажами, подметили, что выглядели конники странными и дикими, словно воины из дурного сна. Многие не брили бороды, и у всех лица были загрубевшими от непогоды и исполосованными боевыми шрамами. Настоящие бойцы – не свита какого-нибудь большого сеньора, растрачивающая время в сварах в окрестностях замка, но мужчины, не выпускающие из рук оружия ни в зной, ни в стужу, люди на закаленных в сражениях конях с порубленными щитами. Парни, которые зарежут за пуговицу. Среди кавалеристов ехал знаменосец, и на набухшем под дождем штандарте было изображено большое красное сердце.