Читать книгу "Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945 - Федор Синицын"

Заключение пакта с Германией вызвало в общественном сознании советского народа неоднозначную реакцию, внесло определенную дезориентацию — и в массовое сознание, и в деятельность пропагандистских структур. Официально провозглашенный советским руководством курс на сближение и даже «дружбу» с нацистской Германией не находил широкого отклика среди общественности, так как такой вектор политики разрушал формировавшийся годами враждебный стереотип германского фашизма[165]. Резко проявилась негативная реакция на пакт, как среди творческой интеллигенции, так и «простых людей», включая красноармейцев, которые воспринимали немцев как потенциальных военных противников[166].

Неприятие противоестественной «дружбы» Третьего рейха и СССР проявилось в том, что Германию в народе стали называть «наш заклятый друг». В среде советского народа проявлялись не только «антифашистская инерция», но и прямое сопротивление переменам в пропаганде[167]. Многие люди понимали, что пакт с Германией — не навсегда, что это какая-то «хитрость», дипломатическая уловка. Красноармейцы в начале 1941 г. говорили: «Германия хитрит, и эта хитрость получается очень выгодна для нее, она заключила мирный договор с Советским Союзом с целью, чтобы обезопасить себя с востока, а сама продолжает свою захватническую политику»; «В политике Германии сейчас можно видеть, что она желает усилить себя и с помощью других стран разбить Англию, а потом она и против нас пойдет. Так почему же мы сейчас торгуем с ней, ведь это укрепляет ее положение»; «Если Германия нападет на нас на Западе, то Япония нападет на Востоке»[168]. Таким образом, в общественном сознании Германия и после пакта осталась скорее самым главным и вероятным противником, чем союзником[169].

Неприятие пакта советскими людьми отмечал германский посол В. фон Шуленбург в телеграмме в МИД Германии от 6 сентября 1939 г.: «Неожиданное изменение политики советского правительства после нескольких лет пропаганды, направленной именно против германских агрессоров, все-таки не очень хорошо понимается населением. Особенные сомнения вызывают заявления официальных агитаторов о том, что Германия больше не является агрессором… Население высказывает опасения относительно того, что Германия после разгрома Польши повернет против Советского Союза»[170].

Однако сворачивание антифашистской пропаганды в СССР все-таки дало плоды. Осенью 1940 г. выявилось, что «некоторые красноармейцы войну между Германией и Англией считали справедливой со стороны Германии». Назначение в Германию советского посла В. Г. Деканозова (он сохранил за собой пост заместителя наркома иностранных дел СССР) рассматривалось как «новый этап дружбы СССР с Германией»[171]. Безусловно, такие настроения были результатом воздействия пропаганды, развернутой после заключения пакта.

Тем не менее в 1940 г. в отношениях СССР и Германии наступило охлаждение. Советские руководители были обеспокоены тем, как ведет себя Германия на международном поле. Уже с августа 1940 г. деятельность Коминтерна приобрела замаскированную антигерманскую направленность[172]. После визита В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. произошло усиление антигерманских настроений советского руководства[173], тем более что в декабре 1940 г. в руках советской военной разведки оказались основные положения плана «Барбаросса»[174].

В советскую пропаганду стали возвращаться антигерманские мотивы, которые в «закрытых» документах появились уже осенью 1940 г. В марте 1941 г. Сталинская премия была присуждена фильму «Александр Невский», который имел явную антигерманскую направленность, а в апреле 1941 г. фильм был снова выпущен в кинопрокат. В марте — апреле 1941 г. в ТАСС была создана новая редакция пропаганды во главе с Я. С. Хавинсоном, которая начала подготовку к идеологической борьбе с геббельсовским министерством пропаганды[175].

В марте 1941 г. на совещании у начальника Главного управления политической пропаганды (ГУПП) Красной армии

А. И. Запорожца присутствовали кинорежиссеры С. Эйзенштейн, Г. Александров, сценаристы Вс. Вишневский, А. Афиногенов и др. По их предложению была создана Оборонная комиссия Комитета по делам кинематографии при СНК СССР. Первое ее заседание состоялось 13 мая 1941 г. Членам Оборонной комиссии была поставлена задача готовить фильмы о действиях различных родов войск Красной армии против вероятного противника — Германии. Передовица «Правды» от 1 мая 1941 г. гласила, что в СССР «выброшена на свалку истории мертвая идеология, делящая людей на „высшие“ и „низшие“ расы», — в этой фразе содержался ясный намек на нацистскую идеологию. Кульминацией возврата к антигерманской политике в преддверии войны стала «закрытая» речь И. В. Сталина перед выпускниками военных академий РККА 5 мая 1941 г. — помимо констатации захватнических устремлений Германии в Европе, И. В. Сталин прямо указал на нее как на страну, начавшую новую мировую войну. Люди, слышавшие эту речь, сделали однозначный вывод о неизбежности войны с Германией[176], что и сбылось через полтора месяца — 22 июня 1941 г.

Восприятие угрозы со стороны германского нацизма было связано с ожиданиями войны, распространившимися в Советском Союзе. Во-первых, с определенного момента «война, которой боялись, вдруг стала представляться приемлемым выходом из создавшегося положения, способом снять накопившееся напряжение»[177]. Во-вторых, считалось, что война ускорит бег истории и движение народных масс капиталистических стран к социализму[178]. Широко распространялась пропаганда будущей войны — войны «справедливой», как «всякая война против фашистских мракобесов и извергов»[179], тем более что идеология «справедливых, незахватнических войн» якобы брала истоки в истории русского народа[180].