Читать книгу "1956. Венгрия глазами очевидца - Владимир Байков"

А какие живые связи и истинно добрососедские творческие контакты налаживались во все времена между мастерами культуры Венгрии и России, Будапешта, Санкт-Петербурга и Москвы! Конечно, многое из памяти стерлось, а любые записи мы обязаны были сдавать в ЦК. Но, как сейчас помню, с восхищением рассматривал я работы знаменитого венгерского графика Михая Зичи (Zichy Mihaly), долгое время жившего в России и с одинаковым мастерством иллюстрировавшего произведения Петефи, Аранья, Мадача, Пушкина, Лермонтова и даже Руставели[41].

Обычно после того, как был собран материал, необходимо было писать проект речи, а затем учитывать замечания людей из «мозгового центра» — идеологических отделов ЦК: пропаганды, науки, литературы, международного отдела и других. Большинство из рецензентов Венгрию знали мало, но зато настолько поднаторели в бумаготворчестве по части написания разного рода всяческих постановлений и резолюций ЦК, стандартных выступлений членов Политбюро и секретарей ЦК на любую тему, что я диву давался, как из моего «сырья» получалось все складно и на должном международном уровне.

Так что написание мною речи Ворошилова было обыденным, заурядным, рутинным делом. Только наивные люди думали у нас, что все творения вождей писались ими. Для этой работы в любых учреждениях — партийных и государственных, от Политбюро ЦК КПСС до райкомов и райисполкомов — существовал огромный штат помощников, в основном из журналистов.

Главные руководители страны в большинстве своем были, мягко выражаясь, интеллектуально слабы для написания чего-нибудь путного, большинство из них не имели законного высшего образования. Микоян, например, не умел писать по-русски[42], а у Хрущева не было даже среднего образования и т. п.

Среди всех «мозговиков» больше всех нравился мне талантливый редактор Иван Тихонович Виноградов, как мы его звали — «Тихоныч». Он был сангвиник, нередко мгновенно засыпавший в самый разгар нашего сочинительства, но все слышал. Громко всхрапывал он ненароком и во время самых значительных заседаний отдела, и в кабинетах секретарей ЦК. Никогда не забуду, как однажды, в первые месяцы после событий 1956 года, с одной из партийных делегаций ЦК КПСС мы посетили машиностроительный комбинат Чепель (Csepel). После обхода цехов в зале заседаний парткома шли довольно бурные обсуждения «на злобу дня», и вдруг, в паузе, раздался громкий всхрап Виноградова. Кто-то из венгров добродушно бросил в зал реплику: «Если советскому гостю от скуки всхрапнулось, то чего волноваться, все у нас утрясется!» Присутствовавшие весело рассмеялись. Видимо, и храп иногда имеет политическое значение — как импульс к разрядке напряженности.

Но вернемся к речи Ворошилова. Она готова и отдана на прочтение будущему «автору» Ворошилову. Слава Богу, он одобрил, отправил в МИД, в редколлегию Правды, а затем снова на апробацию.

Настал день отъезда в Венгрию. Я выехал вместе с сопровождающими партийно-правительственную делегацию лицами — цековцами и аппаратчиками канцелярии Ворошилова. Железнодорожный спецсостав, который состоял из салона-вагона для «главного гостя» в середине состава, вагона-ресторана, вагона с бронированной автомашиной для поездки по Венгрии, вагона для обслуги — охрана, повара, медики, парикмахер и другой неизвестный мне рабочий люд, — выехал заранее. Это было как бы опробование. Ворошилов официально выехал позднее.

К своему выступлению на торжественном заседании он готовился тщательно. На следующий день по приезду вызвал меня и еще нескольких человек из секретариата в большой особняк рядом с Посольством, где он разместился с обслуживающим персоналом, и сказал, чтобы мы слушали, как он будет читать подготовленную речь. Передо мной сидел пожилой, болезненный, круглолицый старик, с темными мешками под глазами. Он часто отлучался в соседнюю бытовую комнату, как он говорил, «позвонить в Кремль». Врач, профессор из Лечсанупра Кремля (Лечебно-санитарное управление) все время напоминал ему, что надо лежать, а не работать, но тот только отмахивался от него. У Ворошилова были проблемы с урологией. Врач все-таки настоял на своем, сделал ему укол и Ворошилов лег, но тем не менее продолжал читку. Мне было жаль старого и не слишком хорошо к своим 70 годам сохранившегося человека — в такие годы пора на пенсию, однако расставаться с властью трудно. Геронтократия — одна из известных черт позднего периода социализма.

Упрямый и дисциплинированный был старик! «Слушайте внимательно, правильно ли я читаю, правильные ли у меня ударения!» — требовал он. Ворошилова особенно беспокоило, точно ли он произносит венгерские названия, встречающиеся в тексте. Признаюсь, дабы не случилось казуса, мы по совету первого помощника Ворошилова генерала Щербакова их потом убрали.

Он вспомнил[43], как однажды одна из наших знаменитых певиц, выступая в будапештском Национальном театре на торжественном праздничном вечере, пела венгерскую песню, где в припеве было слово, оканчивающееся на «seg». Последнюю гласную она пела, как короткое «Е», а не открытое «Э», а слышалось «seg», что является нелитературным названием пятой точки. И получился конфуз: сначала зал ошарашенно затих, потом с напряжением, в мертвой тишине, ждал второго куплета, а после третьего взорвался хохотом и наградил артистку такими аплодисментами, которыми, наверное, певицу не награждали даже в родном театре.

Ворошилов все же заботился о своем здоровье: как только у него закончился приступ почечной колики, он стал прогуливаться в парках Будапешта, точно отмеряя километры, рекомендованные ему лечащим профессором. Считали пройденный путь два охранника, перекладывая маленькие камушки, которые были связаны как четки по 100 штук, из одного кармана в другой. Иногда охранники сбивались со счета, тогда маршал садился на ближайшую скамеечку и приходил им на помощь.

Ворошилов говорил, что Будапешт он любит, хорошо вспоминал работу в 1945–1947 годах, когда он был председателем Союзной контрольной комиссии в Венгрии. Его узнавали, здоровались с ним, и он расспрашивал встречных будапештцев о жизни.

— Видите, — обращался он к плотно стерегущей его охране, — здесь еще не забыли Ворошилова!

Как-то будущий председатель Президиума Верховного Совета СССР[44] поехал прогуляться на катере вверх по Дунаю до Вышеграда (Visegrad). Радовался прогулке, был очень веселый, даже запел тихим и мелодичным тенорком. Говорили, что голос ему «ставила» сама Нежданова! Пел Ворошилов украинские песни, быть может, вспоминал молодые годы, проведенные в Восточной Украине, где родился. Видимо, за эту причастность к певческому цеху Сталин назначил его и держал главным куратором и покровителем всех видов искусства в СССР (не без вреда для самого искусства). Многие десятилетия Ворошилов совмещал кураторство с маршальскими обязанностями.