Читать книгу "Охота за идеями. Как оторваться от конкурентов, нарушая все правила - Роберт И. Саттон"

Во-первых, многие трудновоспитуемые – это, если воспользоваться термином психолога Марка Снайдера, личности «с низким коммуникативным контролем», т. е. не склонные считаться в своем поведении с окружающими: они мало чувствительны к завуалированным и даже явным намекам окружающих. Исследования Снайдера выявили стойкие различия между личностями с высоким и с низким коммуникативным контролем[52]. Первые умеют наблюдать, чутко улавливают все нюансы в поведении окружающих и истолковывают их как ориентиры для собственного поведения, что позволяет им успешно подстраиваться к порядкам, принятым в организации. Такие люди часто встречаются в профессиях (таких как торговля, актерское ремесло, политика), где требуется контролировать собственное поведение и проявления чувств, улавливать реакцию на свои действия и мгновенно перестраиваться.

Совсем другое дело личности с низким коммуникативным контролем. Их чувства и поступки «подчиняются лишь их собственным внутренним убеждениям и ценностям, вместо того чтобы трансформироваться и подстраиваться под ситуацию»[53]. Даже после выволочки от начальства им невероятно трудно поступить «правильно», чтобы это выглядело искренне и убедительно. Хорошо это или плохо, а личности с низким коммуникативным контролем сравнительно меньше, чем другие, обременяют себя соблюдением общественных норм. Они способны свести с ума начальников и сослуживцев, и все же полезны, ибо расширяют горизонты компании. Личностям с высоким коммуникативным контролем нередко свойственно соглашательское поведение по принципу «чего изволите»; раз ступив на этот путь, они уже не способны сойти с него. И наоборот, личности с низким коммуникативным контролем упорно, вопреки всему, высказывают и делают лишь то, что сами считают правильным, потому что не придают значения нажиму окружающих.

Нобелевский лауреат по физике Ричард Фейнман был личностью в высшей мере творческой и мало интересовался тем, что делают другие[54]. Он отвергал чуть ли не все почетные ученые звания, которые ему присуждали, годами добивался отставки с поста в таком престижном учреждении, как Национальная академии наук США, и упорно отлынивал от участия в работе кафедры, в штате которой состоял, в том числе от принятия решений о приеме новых сотрудников и карьерных продвижениях, а также от подготовки заявок на гранты. Фейнман был погружен в себя, для него имели значение лишь его собственные соображения и потребности. Кое-кто из коллег находил его эгоистом, а сам Фейнман был очень горд собственным безразличием и даже назвал сборник автобиографических очерков «Какое тебе дело, что думают другие?» (What Do You Care What Other People Think?)[55].

Фейнмана так мало занимало окружающее, что он систематически нарушал самую непреложную заповедь академического сообщества: если нашел стоящую идею, изволь опубликовать ее в академическом журнале, чтобы другие ученые узнали о ней и использовали ее в своих исследованиях, а тебе самому это поможет укрепить репутацию. Фейнман опубликовал достаточно научных трудов, чтобы удостоиться Нобелевской премии по физике. Но как утверждали многие его коллеги, он мог бы внести в физику еще более солидный вклад, озаботься он публикацией нескольких сотен других своих оригинальных идей. Был случай, когда Фейнман написал труд страниц на сто или даже более, где высказал предположение, что у сверхмассивных звезд с ярким излучением гравитационное поле нестабильно. Прошло 20 лет, Нобелевский комитет присудил премию астрофизику, который независимо от Фейнмана пришел к такому же выводу – не в последнюю очередь благодаря тому факту, что Фейнман в свое время не стал публиковать свою работу[56].

Когда Фейнмана пригласили принять участие в работе Комиссии Роджерса, куда были привлечены самые блестящие ученые для расследования причин катастрофы космического челнока «Челленджер» [28 января 1986 г.], его жена Гвинет настояла, чтобы он дал согласие – именно потому, что (как личность с низким коммуникативным контролем!) он обладает независимым умом. Вот что она сказала мужу:

Если ты откажешься, в комиссии будет 12 человек, и скопом они будут бродить с одного места на другое. Если ты войдешь в комиссию, в ней будет 11 человек, которые будут скопом бродить с места на место, тогда как двенадцатый в одиночку обследует все прочие места в поисках чего-нибудь необычного. Может, ничего необычного и в помине нет, но если оно есть, от тебя-то это уж точно не укроется[57].

Как и предсказывала Гвинет, Фейнман собрал огромное количество «своей собственной» информации, причем многое он выяснил в ходе личных бесед со специалистами Лаборатории реактивных двигателей Калтеха и посещений места катастрофы. Он игнорировал все требования со стороны руководства комиссии. На одном из заседаний Фейнман позволил себе нарушить работу комиссии (как ни пытались администраторы осадить его), желая продемонстрировать присутствовавшим, что резиновые кольца для уплотнения оболочек цилиндрических секций, из которых состоял ракетный ускоритель первой ступени, теряют эластичность при температурах, близких к нулю – для опыта Фейнман использовал лабораторный стакан с водой, охлажденной до 32 °F, т. е. примерно такой же температуры, какая отмечалась в день трагического старта. Это стало решающим доказательством, поскольку резиновые кольца играли важную роль в системе теплоизоляции, защищавшей корпус от воздействия раскаленных газов из твердотопливных ракетных ускорителей. Если кольца теряли эластичность, теплоизоляция могла нарушиться. В итоге Комиссия пришла к выводу, что Фейнман прав – это подтвердилось в ходе серии экспериментов, во многом повторявших опыт Фейнмана, только в более строгих условиях. Главной технической причиной взрыва «Челленджера» была названа потеря упругости резиновых колец под воздействием низкой температуры.

Астронавт Нил Армстронг, первым из землян ступивший на поверхность Луны, нечаянно подслушал, как председатель комиссии Уильям Роджерс жалуется, что «этот Фейнман донимает как заноза в заднице»[58]. А Фейнман, как и всякий человек с низкой самоадаптацией, ничего не мог с собой поделать – его собственный внутренний голос значил для него много больше, чем любые слова его коллег или чиновников. Зато польза налицо.

Трудновоспитуемые грешат не только низким коммуникативным контролем; многие их них избегают социального взаимодействия. Возможно, общение пугает их, и вслед за героем пьесы «За закрытыми дверями» Жан-Поля Сартра они готовы воскликнуть «Ад – это другие». Они не из тех, кто проводит много времени в разговорах с сослуживцами и начальниками. В рамках исследования, инициированного Калифорнийским университетом в Беркли, Дженнифер Чатмен в течение года наблюдала за группой из 171 аудитора, которые незадолго до того поступили на работу в восемь крупнейших в США аудиторских фирм. Она изучала факторы, которые влияли на формирование у новичков системы убеждений, аналогичной той, что исповедовали ветераны этих фирм. Среди главных «ценностей» этой системы были такие, как уважение к людям, гибкость, новаторство, командная работа, готовность брать на себя риск, инициативность и внимание к деталям. Спустя год было установлено, что те аудиторы-новички, кто меньше других взаимодействовал с сослуживцами (реже участвовал в коллективных мероприятиях и общался со своими наставниками), хуже усвоили господствующие в их фирме ценности и проявляли меньше склонности руководствоваться ими в своем поведении, чем остальные наблюдаемые[59].