Читать книгу "Последняя принцесса Индии - Мишель Моран"

Ноздри отца нервно трепетали. Он, конечно, не слышал, о чем она говорит, но общий смысл, судя по всему, понял.

– Избирают только десятерых. Все они должны быть красивыми и умными! – Бабка забрала перо у своего приемного сына и протянула тете: – Спроси, что будет, если она не справится. Пиши!

Тетя вывела вопрос своим мелким аккуратным почерком.

«Справится, – написал в ответ папа. – Я и наш сосед Шиваджи займемся ее обучением».

Как только тетя прочитала написанное отцом, лицо бабки побагровело.

– Уже три года никого не брали в дурга-дал. У тебя просто нет времени на эти глупости. А как же новая жена? Тебе нужна женщина, которая будет растить твою дочь и родит тебе наследника! – диктовала она моей тете.

Ответ папы был таков: «Пока Сита не станет дургаваси, о новом браке не может быть и речи».

Он положил перо. Решение было принято.

С того момента бабка делала вид, будто меня нет на свете. Поскольку с отцом она могла общаться только знаками, наш дом погрузился в тишину. Мне бы хотелось соврать вам, сказав, что после этого все было хорошо, что теперь я наслаждалась обретенным покоем, но это не так. Любой человек, которому довелось пожить в доме из яичных скорлупок, знает, насколько там все непрочно.

По утрам, когда Авани приходила одевать меня, мы больше не смеялись. Бабка сказала служанке, что я бесстыжая девчонка. Не знаю, поверила ей Авани или нет, но с тех пор мы уже не чувствовали себя свободно, общаясь друг с другом. Я видела, как служанка нянчится с Ануджей. Тогда мне казалось, что, будь я младше, покладистее, стыдливее, дела могли бы обстоять иначе. Постепенно я свыклась с тишиной в нашем доме, которая напоминала замерзшую реку: сверху – твердость и непроницаемость, а вся жизнь сосредоточилась под безжизненным льдом.

Глава 4

1846 год

Отец свято верил в то, что меня примут в дурга-дал рани и я стану членом ее элитной охраны. Он сдержал свое слово и уговорил соседа Шиваджи помогать ему в подготовке меня к тому дню, когда одна из дургаваси уйдет на покой. Когда это случится, никто не знает. Возможно, через месяц, возможно, через пять лет. Но когда бы это ни произошло, я должна быть наготове. Рани всегда охраняют десять женщин. Как только одна уходит на покой, объявляют состязание, чтобы найти ей замену.

Хотя у Шиваджи было трое сыновей и хватало забот, он приходил каждый день к нам домой и несколько часов учил меня. Я была единственным ребенком в нашей деревне, который вставал до рассвета, чтобы заниматься поэзией, санскритом, английским, хинди, а также боевыми искусствами, необходимыми для службы дургаваси, а именно владению саблей, борьбе и стрельбе из лука и огнестрельного оружия. Прежде чем я начала учиться искусству боя, моя голова была забита содержанием глупых книг, которые я читала вместе с папой. То были «Три мушкетера» и «Приключения Робин Гуда». В первый день обучения я надела новые награ. Эта кожаная обувь была довольно простой, но тогда мои башмаки, украшенные тиснением в форме красных и золотых цветков лотоса, казались мне самыми чудесными и экзотическими вещами на свете.

«Видишь эти толстые кожаные подошвы? – «написал» папа после того, как, вручив мне награ, перевернул их и продемонстрировал подошвы. – В них ты не будешь поскальзываться».

«Я буду ходить в них каждый день?» – не поверила я в собственную удачу.

«Да, и прежде всего, когда идет дождь».

«А это?» – Я указала рукой на зеленую ангаркху и хлопчатобумажную рубаху до колен, стягивающуюся на поясе, которые он принес вместе с башмаками.

«И это тоже для тебя. А вот чуридары».

Он протянул мне узкие зеленые штаны. Я никогда прежде не надевала на себя ничего подобного. Чуридары немного жали в области лодыжек и талии, но в ногах были свободными и не стесняли движений. Голову я повязала белым куском материи под названием муретха, чтобы пот не попадал в глаза. Признаться, я почувствовала себя очень сильной, облачившись во все это.

Но правда оказалась далека от мечты. Ничего хорошего не было в том, чтобы вставать в предрассветном холоде с кровати и начинать стрелять из лука в цель не раз, а сто раз, двести раз – до тех пор, пока все мои стрелы не попадали в цель. Летом в моей деревне бывало жарко и душно. Зимой дули холодные, пронизывающие ветра, которые проникали под одежду, как бы тепло я ни одевалась. Когда ты стоишь в открытом всем ветрам внутреннем дворике с холодным скимитаром[32] в руках, а потом сражаешься с мужчиной раза в три больше тебя массой тела, ничего подобного с тем, о чем читаешь в «Трех мушкетерах», не испытываешь. Тяжелая, изнуряющая работа.

Я научилась сражаться со своим врагом одной палкой, освоила прием, благодаря которому могла отрубить голову одним ударом сабли. Меня научили, как защищаться, используя удары рук и ног, захват шеи или плеча на тот случай, если я окажусь безоружной. День за днем я тренировалась, оттачивая каждое движение, пока они не стали для меня столь же естественными, как ходьба или бег.

Через несколько лет я превратилась из маленькой девочки Ситы в кого-то другого. Сначала изменения были едва уловимыми. На моих ногах и руках появились мускулы, которых раньше не было, а ладони, прежде нежные и мягкие, теперь заметно огрубели. Потом физические изменения стали еще более значительными. Я превратилась в высокую поджарую девушку с узкой талией и впалыми щеками – от детской пухлости не осталось и следа. Каждое утро я перетаскивала тяжелые камни из одного конца двора в другой, но при этом не ощущала усталости. Эта девушка владела стальной саблей, могла носить на спине большой мешок с пшеницей и нести одновременно в каждой руке по большому деревянному ведру, наполненному водой. Маленькая Сита ничего этого делать не могла. В прошлом она была обычной девочкой, а теперь стала, пожалуй, самой сильной женщиной в Барва-Сагаре.

В первое утро, когда я начала кровоточить, я передала Авани, чтобы она сказала бабке, что я стала женщиной. Это было страшнее, чем что-либо из того, чему меня обучал Шиваджи во дворе. А бабкина злость лишь подливала масла в огонь.

– Все кончено! – кричала старуха на кухне, обращаясь к Авани. – Ни один мужчина в Барва-Сагаре не захочет ее себе в жены.

Мне слишком нездоровилось, чтобы в тот день тренироваться с Шиваджи. Я уселась перед корзинкой, в которую были сложены мои игрушки, и принялась перебирать их. Когда я была маленькой, папа подарил мне двух тряпичных кукол, деревянную лошадку и вырезанного из чурбачка медведя. Я взяла куклу с длинными черными волосами и посадила ее себе на колени. Я вспоминала, как в прошлом говорила вместо куклы и делала вид, будто она расхаживает по комнате, но сейчас это было бы глупо. Мне уже исполнилось двенадцать лет.

Я сидела за столом и размышляла о других девочках моего возраста. Те, кто, как и я, стали женщинами, готовились покинуть дом, наблюдали за тем, как складывают их приданое в сундуки, а затем прощались со своими семьями. В этом отношении я была счастливее их. Мне не придется прощаться с отцом, чтобы в следующий раз, скорее всего, увидеть его на погребальном костре. Я могу жить в родительском доме, видеть, как растет Ануджа, спать в своей постели и есть приготовленную Авани чечевицу до тех пор, пока не пройду состязания у рани. Возможно, впереди у меня еще много лет спокойной жизни. А потом, если меня постигнет удача и я стану дургаваси, мне уже никогда не выйти замуж и не иметь детей. С этого времени моя жизнь будет принадлежать рани.