Читать книгу "Фантазерка - Наталья Нестерова"

– Местом для сидения может быть и простой стул, и табурет. А можно восседать на троне.

– При чем тут цари-короли? Эмилины альбомы? — Лена с благоговением взяла в руки очередной.

– Образное сравнение. В прошлом веке к фотографиям относились как к произведению искусства. А мы теперь — как к фиксации момента во времени и пространстве.

– Про прошлый век — точно! Вы с Антошкой чисто из дворян. Я их позову.

Лена выскочила из комнаты, влетела на веранду, где полдничали, подкреплялись блинчиками мужчины и дети:

– Баба Катя, за детьми посмотрите? Антон! Ты хотел знать историю своего рода? Иди, любуйся. Там твои предки с царями на тронах вась-вась.

– Где? — подавился блином Антон.

Но жена не удосужила его ответом, еще раз спросила бабу Катю:

– Детей на вас оставим?

Баба Катя ответила совершенно не свойственным ей утверждением. Очевидно, сказались разговоры, которые вели при ней Андрей и Антон:

– Реально! — Испугалась слова, которое часто повторялось в диалоге Антона и Андрея и выскочило против ее воли. Поправилась понятно: — Посмотрю за маленькими. Блинчики доедят, на веранде с игрушками расположу.

– Правильно, — с ходу поняли друг друга баба Катя и Лена.

– На улицу не выпускайте, там их не поймаешь. Чего расселись? — другим голосом спросила Лена мужчин, помня о новой политике. — Идите, припадайте к историческим корням.

Не поняв ни слова, Антон и Андрей потянулись за Леной.

В комнате возвышались холмики старого барахла, валялись раскрытые чемоданы и пустые коробки. Марина сидела на корточках у окна. При их появлении встала и протянула Андрею альбом:

– Только посмотри!

Он первым делом захлопнул альбом, смяв папиросную прокладку, жалобно хрустнувшую, посмотрел на обложку, присвистнул. Потом открыл на странице, которую держала пальцем жена, не отпуская альбом из своих рук.

– Видишь? — спросила Марина.

Среди изображений, под которыми стояли даты позапрошлого века, выглядевшие не как фото, а литографиями, произведениями художника, была одна — женщина в старинном платье, с тонкой талией и лицом очень похожая на Марину.

– Кто это? — спросил Андрей.

– Понятия не имею.

– Так мы из благородных, — перелистывая альбом, подсунутый женой, сказал Антон. — «Балгей» — прочитал он. — Мы из немцев или прибалтов?

– Это скорее название фотоателье, — заглянул ему через плечо Андрей. — Фамилия хозяина Балгей и адрес: угол Караванной и Большой Итальянской, дома восемнадцать — тридцать семь, Санкт-Петербург. Под другими фото тоже оттиски фотомастерских.

Какое-то время они молча листали альбомы.

Пожелтевшие снимки, особенно дореволюционные, были прекрасны. Мужские военные персонажи стояли, придерживая одной рукой саблю на боку, другой опираясь на высокую подставку, штатские сидели в резных креслах и по серьезной значимости облика тянули на министров. Женщины — как на подбор красавицы. Их портреты в овале, окруженном легкой дымкой, можно было рассматривать часами. На групповых семейных фото наряженные дети разных возрастов на коленях у родителей казались настолько спокойными, что не верилось, будто они способны носиться и шкодить, как обычные.

Потом пошли снимки белогвардейцев и красноармейцев и народа попроще — мужчин в ватниках, женщин в скромных юбках-блузках с косынками на головах. Появились фото не из ателье, а сделанные на улице, в каких-то учреждениях. Далее шли довоенные и послевоенные снимки. С трудом опознали Эмилию — худенькую брюнетку, снимавшуюся то с одним, то с другим военным.

– Кто из них ваш дедушка? — спросила Лена.

– Не знаю, — огрызнулся Антон.

Как и на Марину, фото действовали на него удручающе.

– У меня такое чувство, что я виновата перед всеми этими умершими людьми, — сказала Марина. — Они наши предки, а мы даже имен не знаем.

– Спасибо Эмилии! — злился Антон. — Сделала нас Иванами, родства не помнящими.

– Мы и не стремились помнить, — справедливо заметила Марина. — Про деда знаем только, что погиб на войне, твоему отцу было три года, а мама и вовсе родилась, когда он на фронт ушел. Вот, смотрите, Эмилия с детьми. Это, наверное, и есть наши родители.

«Которые также не стремились сохранить родовую память, — подумала Марина. — Даже своих детских фото у нее не попросили, не забрали».

– Мне только сейчас пришло в голову, — сказал Антон, — что я никогда не видел снимков отца в детстве. Его фотоархив начинался со студенчества, то есть когда он от бабули, от Эмилии уехал.

– Они хотели порвать с бабушкой и порвали, — кивнула Марина.

– Значит, заслужила, — нахмурился Антон.

Он испытывал досаду на отца, лишившего его благородных и знатных предков, отрезавшего ему семейные корни.

– Это как же надо с детьми обходиться, чтобы они родную мать вычеркнули? — Лена почувствовала настроение мужа и подсказывала ему мотив для оправдания поведения отца.

– Мы не должны осуждать наших родителей, — проглотила слезы Марина.

– Но и простить их нельзя, — поджал губы Антон. — Надо было нам дать шанс самим разобраться, хотим ли мы иметь предков или не хотим.

– У нас был шанс в виде Эмилии, — напомнил Андрей.

«У нас», — повторила мысленно Марина и простила мужу все надуманные обиды.

– А мы шпыняли старуху, — продолжал Андрей, — куском хлеба попрекали. Кому-нибудь пришло в голову попросить ее фотографии показать? Сами виноваты, и нечего на покойников вину перекладывать. Кажется, сейчас получите ответ на некоторые вопросы.

Пока Марина и Антон сокрушались над потерянной памятью поколений, Андрей открыл последнюю коробку. Там были письма. Стопки писем, перетянутых резинками для трусов. Узлы резинок были небрежными, с длинными облохматившимися концами. Только одна тонюсенькая стопочка крест-накрест перевязана красной атласной лентой, сверху бантик. Андрей, дернул за бантик. Всего два-три листка. Он молча их прочитал.

Вслух прокомментировал:

– Надо полагать, это письмо вашего деда с фронта. Слушайте. «Дорогая Марусенька! У меня буквально минута, чтобы написать тебе, и никакой уверенности, что письмо дойдет . — Далее по-французски, — а ля гер комо а ля гер . На войне как на войне, — перевел Андрей, — все что могу сказать о нынешнем своем положении. Но даже трудности ля гер не могут заслонить от меня тревоги о тебе, родная. Ты создана, чтобы украшать мир, а не растить детей, терпеть лихолетье. Царить, а не выживать. Ты — уникальный цветок, женщина-праздник, родившаяся не в свое время. Соловушка! Я думал взять на себя пошлые бытовые… Все, зовут, нужно заканчивать. Прощай, любимая! Твой рыцарь Антон. Я не дослужил тебе, потому что иной долг…» На этом обрывается. Письмо Эмилия, в прошлом Маруся, получила. А следом — похоронку. Вот — на бланке. Оказывается, похоронка на самом деле правильно называется «извещение». Смотрите.