Читать книгу "Отравленная маска - Валерия Вербинина"

– А я знаю примету еще хуже, – заявила она.

– Да? – искренне изумилась Даша. – И что же это за примета такая?

– Самой стать покойницей, – коротко ответила Амалия и углубилась в чтение.

Вспоминая сейчас этот разговор, она не могла удержаться от улыбки.

– И что тут смешного, скажи на милость? – прогудела тетка, зорко наблюдавшая за ней.

Амалия опомнилась и придала лицу приличествующее случаю выражение уныния.

– Простите, тетушка…

Лариса Сергеевна укоризненно вздохнула, отчего швы на ее платье жалобно крякнули.

– Легкомысленна ты очень, – проворчала она. – Сразу же видать – польская порода! В жизни серьезнее надо быть, основательнее.

Амалия опустила глаза. Сначала этот ненужный визит, теперь эти ненужные поучения… Скучно, право! Просто скучно.

Особняк Ланиных встретил девушку и ее тетку обилием траурных нарядов, соболезнующим шуршанием платков, приглушенными голосами и охапками живых цветов. Зрелище удручало своим великолепием. Зоркий глаз Амалии различил остатки приготовлений ко вчерашнему балу, которые спешно убирали слуги. Дом же, казалось, словно говорил: «Мне все равно: веселитесь, печальтесь – какая мне разница… Я видел столько поколений на своем веку, видел пожар Москвы, меня уже ничем не удивить».

Атмосфера скорби подействовала на Амалию угнетающе: воспоминание о недавнем собственном горе было еще слишком живо в ее сердце. Она не предполагала, что ей придется снова столкнуться со смертью так скоро, – не переживая, не соболезнуя, из одного приличия, и это было ужаснее всего. Ей сделалось мучительно стыдно.

«И что я тут делаю?» – спросила она себя.

Тетка на ступенях лестницы разговаривала с каким-то высоким, необыкновенно прямым господином в сверкающих орденах. Господин изо всех сил старался казаться спокойным, но худое лицо его, обрамленное седоватыми баками, то и дело нервно подергивалось. «Это, наверное, отец умершей», – мелькнуло в голове у девушки. Тетка глазами дала ей знак подойти, но Амалия сделала вид, что не замечает его. Она повернулась и, как на грех, нечаянно наступила на ногу какому-то молодому человеку. Молодой человек ойкнул и выронил папку, которую держал под мышкой. Из папки высыпались бумаги. Амалия, желая исправить неловкость, скороговоркой пробормотала извинение и нагнулась за ними, но молодой человек сделал в точности то же самое, в результате чего они еще и столкнулись лбами. Молодой человек покраснел, Амалия тоже, но внезапно ей стало смешно. Тетка, стоя на лестнице, делала ей страшные глаза.

– Э-э… не трудитесь, я сам, – пролепетал молодой человек. Но Амалия, смеясь чуть ли не вслух, одарила его таким сияющим взглядом, что он поневоле тоже улыбнулся. Про себя Амалия отметила, что он очень некрасив, черты лица угловаты и резки, но улыбка у него мальчишеская, открытая, замечательная. Когда он не улыбался, то казался насупленным и выглядел гораздо старше своих лет – хотя ему вряд ли было больше двадцати с небольшим.

– Прошу прощения, это я виновата, – сказала Амалия. – Я безумно неловкая.

Вместе они собрали злополучные бумаги обратно в папку и поднялись на ноги. Молодой человек тщетно искал, что бы еще такое сказать, и Амалии стало немного жаль его. «Застенчив, – подумала она и, скользнув взглядом по его обтрепанным рукавам, мысленно прибавила: – И беден».

– Вы очень милы, что помогли мне, – он снова залился румянцем, – но, право же, не стоило…

Тут сзади подскочил щегольски одетый юноша с крошечными усиками в виде запятых и хлопнул его по спине сложенной газетой, которую держал в руке. Молодой человек побледнел и запнулся на полуслове.

– Ба, Зимородков, и ты здесь! – вполголоса, чтобы не нарушать приличий, воскликнул щеголь. – И кто это с тобой? Прелестная барышня. Ты ее уже допросил? Если это сестра Жюли, я с удовольствием ее унаследую, – и он послал «сестре» красноречивый томный взор.

Зимородков покрылся пятнами. Он раскрыл было рот, чтобы ответить, но Амалия опередила его.

– К сожалению, – сказала она с самой очаровательной непринужденностью, – я не сестра Жюли, а ее бабушка. Так хорошо я выгляжу, потому что каждый день купаюсь в крови записных ловеласов. Пожалуй, для сегодняшней ванны вы мне подойдете.

Щеголь опешил. Зимородков фыркнул и поглядел на Амалию благодарными глазами.

– Ванны крови! – простонал щеголь. – Готические романы! Обожаю Анну Радклиф. Мадемуазель, вы меня покорили. К вашим услугам, – тут он лихо свел вместе каблуки и носки и склонился в низком поклоне, – Емельян Верещагин. Журналист. Пока неизвестный широкой публике, но в будущем, как знать… Однако как это может быть, что я вас до сих пор не видел?

– Дело в том, – ответила девушка совершенно серьезно, – что я стала брать ванны совсем недавно. Да-с.

– А-а, понимаю! Вижу. Вы меня презираете, прекрасная незнакомка. Берегитесь, я все равно узнаю, как вас зовут, и тогда месть моя будет ужасной. Статья в тысячу слов. Четыре колонки, и все они – о вашем совершенстве!

Амалия повела носиком.

– Всего тысяча? – задумчиво протянула она. – Как низко вы меня цените, господин журналист!

Верещагин опешил вторично. Для журналиста, изрядно понаторевшего в общении с людьми, это была настоящая катастрофа.

– Восхитительно! – пробормотал он. – Меня поставили на место. Молчу. Все, больше ни слова! – И молодой человек тотчас же вцепился в Зимородкова: – Но ты-то что тут делаешь, друг сердечный? Ведь, кажется, это вовсе не по твоей части.

– Я знал покойную, – ответил Зимородков, бросая на Амалию отчаянные взгляды.

– Знал? Вздор! Кого ты хочешь этим обмануть?

Сквозь толпу к ним уже спешила скандализованная купеческая вдова.

– Амели! – строго сказала она.

– Лариса Сергеевна! – кинулся к ней Верещагин. – Помните меня? – и присосался к ручке, как осьминог, и почтительно облобызал ее, а за ней и вторую.

– Емеля-пустомеля! – сказала Лариса Сергеевна, смягчаясь и грозя ему пальчиком. – Куда ты запропастилась, chère nièce?[20]– обратилась она к Амалии.

– Благодетельница! – простонал Верещагин, молитвенно складывая ладони. – Умоляю, представьте меня вашей племяннице! Иначе я наложу на себя руки посредством утопления в бочке с чернилами, а не то пронжу себе грудь заостренным гусиным пером!

– Болтунишка! – сурово осудила молодого журналиста купеческая вдова, однако Амалию все же представила: – Амалия Тамарина, моя племянница. А это Емеля Верещагин, пустейший из смертных.

– Ну что ж вы так! – закручинился журналист. – За что казните, незабвеннейшая?

– А вас как зовут? – спросила Амалия у юноши с папкой, которого знала только по фамилии.

– Меня? – вот тут он побагровел по-настоящему и едва выговорил собственное имя: – Александр Зимородков.