Читать книгу "Королевский сорняк - Татьяна Гармаш-Роффе"

Через некоторое время Кирилл принес Тоне каталог фирмы.

– Я вспомнил, что ты интересовалась, – сказал он.

Фирма называлась «Новый стиль», и офис ее находился на Солянке, что было указано на второй странице обложки. И ниже: директор фирмы – Кирилл Богданов. Вот так-то!

А на работе начальник стал вести себя на удивление вежливо и любезно, хотя все же ощущалось потаенное глухое раздражение, которое он не смел высказать. Должно быть, приятель Кирилла устроил ему взбучку!

Тоне было стыдно до слез. Она плохая, подозрительная, отвратительная! Как она могла сомневаться в Кирюше! Заноза была выдернута и выброшена с позором на помойку. Растоптана, сожжена, и пепел ее развеян.

Ночью она, полная раскаяния, была особенно нежна и чувственна. Она ласкала Кирилла так, словно хотела выпросить его прощение… О чем он, конечно, не мог догадываться. Но ей показалось, что он что-то учуял. Ей показалось, что в его лице мелькнул какой-то вопрос…

Тоня оперлась пышной грудью на его грудь и заглянула ему в лицо.

– Я люблю тебя, Кирилл…

Он долго смотрел на нее, и в его голубых глазах таилось что-то, похожее на боль.

– Правда? – спросил он.

– Разве у тебя есть повод сомневаться в этом?

– Ты действительно меня любишь?

– Никогда не испытывала подобного чувства ни к кому… Я тебя боготворю, Кирилл. Если это и есть любовь, то, значит, я тебя люблю.

– За что?

– Любят разве за что-то?

– А как?

– Не знаю… Просто любят.

– Но есть же какие-то причины, по которым ты влюбляешься в этого человека, а не иного!

– Конечно. Только я их не знаю. Я не умею в этом разбираться. Может, потому что ты так добр?

– А если бы… Если бы, Тоня, я не был богат?

– Тогда бы у нас не было этих шелковых простыней, – со смехом ответила Тоня. – Но у нас были бы по-прежнему ты и я. Друг для друга.

– Это тебе так кажется, Антония. Богатство становится частью образа, оно сверкает и слепит. Оно придает блеск личности, хотя никакого отношения к личности, по сути, не имеет… Но иллюзия работает.

– Для дураков.

– Зря ты так… Когда я был бедным, – а я был бедным, – меня никто не любил. Женщины спали со мной, но не любили.

– Просто ты не встретил меня. Вернее, ты бы тогда не обратил на меня внимания… Тебя тогда тоже слепил блеск богатства… Это теперь, когда ты богат, – ты позволил себе роскошь заметить ничем не примечательную девушку… И ты нашел человека, который готов любить тебя любым.

– Это ты так думаешь. А что было бы на самом деле, никто не знает… Вот разорюсь я, к примеру, завтра, и что тогда?

– И ничего. Я буду любить тебя. И помогать тебе. Вот и все.

Кирилл отвернул голову.

– Что с тобой, Кирюша? – тихо спросила она.

– Ничего. Все нормально.

Все было ненормально, все было не так – он говорил неправду. Он никогда раньше не спрашивал, любит ли она его. Это было столь очевидно, что вопросы не требовались… А тут вдруг… И этот разговор о богатстве… Возможно, у него все-таки неприятности в фирме?

Тоня попыталась расспросить его на следующий день. Кирилл заверил ее, что никаких проблем нет, что вчера он просто поддался сантиментам, что все в порядке… И не забыл намекнуть, что его бизнес Тоню не касается.

Однако что-то тревожило его, и Тоня это чувствовала. Она уже давно рассталась со своими нелепыми подозрениями, но тут вдруг все вернулось. Не сами подозрения, нет, но вернулось беспокойство. Страх, что ее сверкающее, волшебное счастье развеется, как сон поутру…

…Она грустила. Кто из простых смертных знает, как прекрасна грустная женщина? Кто, кроме богов и поэтов? Нет, мы, смертные, мы, одноклеточные, мы этого не знаем! Мы заняты собой, своими мелочными счетами, торгами самолюбия… Нам не до любования ею, и мы не замечаем, как великолепно, как одухотворенно ее лицо, как грусть облагородила овал лица, как тени, легшие вокруг глаз, углубили взгляд, как губы, чуть сморщившись в сосредоточенной складке, перестали быть объектом вожделения, – но стали символом мысли и чувства. И все эти ничтожные, малозаметные глазу изменения превратили женское лицо в предмет искусства. Но теперь он познал это. Отстраненный наблюдатель и бескорыстный «любователь», теперь он может позволить себе роскошь просто созерцать. И наслаждаться…

Ее новая база данных удостоилась сдержанных похвал начальника.

– Если у вас будут еще рационализаторские идеи, не стесняйтесь, – добавил он.

У Тони они были. Печатая рекламу для фирмы, она нередко удивлялась безграмотности штатных пиарщиков, которые равно плохо владели как грамматикой, так и словесной формой. Стилем изложения то есть. И однажды Тоня написала свой собственный рекламный текст.

Ободренная предыдущим успехом, она отнесла текст начальнику. Тот прочитал сразу же.

Прочитав, посмотрел на нее повнимательнее. На этот раз без малейшей обиды и раздражения. Намек на улыбку тронул его губы и придал лицу мягкое выражение.

– Присядьте, Антонина.

Тоня послушно села и устремила глаза на начальника в ожидании продолжения.

– Вы, конечно, понимаете…

Он запнулся, но вдруг широко улыбнулся.

– Не будем играть втемную: и мне, и вам понятно, что произошло. Вы пожаловались. Мне было высказано. Я, так сказать, убрал руки за спину. Я не собираюсь вам мстить, не беспокойтесь. С одной стороны, мнение вашего покровителя имеет для меня куда больший вес, чем ваша привлекательность. С другой стороны, на вас свет клином не сошелся, Антонина, с любовницами у меня проблем нет. И, пожалуй, самое главное: я сообразил, что вы мне, голубушка, в дочки годитесь. Меня это весьма расхолодило: влечение к юным девицам есть признак старения! А я пока не намерен стареть. Так что инцидент исчерпан. Договорились?

Тоня согласно кивнула и даже заметила с улыбкой:

– Ну, насчет старения вы кокетничаете… Не знаю, сколько вам лет, но выглядите вы отлично.

– На сколько? – живо заинтересовался начальник.

– Лет на сорок пять примерно.

Он улыбнулся довольно.

– А мне – пятьдесят четыре!

– Как известно, человеку столько, насколько он выглядит и себя ощущает, – приободрила его Тоня. – Но вы правы, я думаю: тяга к юным девицам говорит об определенном комплексе. Человек внутренне ощущает себя старым и пытается вот таким образом доказать себе, что он еще что-то может. А вам ничего не нужно доказывать, Виталий Григорьевич. Вы действительно в отличной форме.

– До чего вы милы, Тонечка… Вернемся, однако, к теме. Поскольку в силу ряда причин я перестал рассматривать вас как женщину, – уж не обижайтесь! – мне остается относиться к вам исключительно как к работнику. И вы – ценный работник, Антонина.