Читать книгу "Плотский грех - Колин Маккалоу"

– Подойди и познакомься с лейтенантом Эйбом Голдбергом! – громко позвал его Танаис, и, когда мистер Гибкий приблизился, приглушил свой тон. – Лейтенант, это моя незаменимая вторая половина, Руфус Ингэм. – Неожиданно он разразился бас-баритональной песней, а Руфус Ингэм подпевал ему чистейшим дискантом.

– Мы вместе уже сорок лет, и нам не надое-е-ело!

Изумленный Эйб почтительно засмеялся.

– Руфус тоже пришел в мир не с этим благозвучным именем, – сказал Танаис, – но его подлинное имя – секрет.

Руфус оборвал его – не сердито, но совершенно твердо. Так кто же из них был главным?

– Нет, Ра, мы говорим не с Уолтером Уинчеллом, а с лейтенантом полиции. Право же! Меня звали Антонио Карантонио.

– Зачем пытаться это скрывать, мистер Танаис?

– Ра, зовите меня Ра! Вы хотите сказать, что не знаете?

– Не знаю чего?

– Это Тот самый Дом! Карантонио То самое Имя! Эйб… можно мне называть вас Эйб? Эта история сейчас уже вошла в мифологию Басквоша, ее даже рассказывают в экскурсионных автобусах. Я уверен, в полицейском управлении Холломана имеются многочисленные досье по этому делу. В двадцать пятом году, еще до того, как мы с Руфусом появились в проекте, владелица этого дома и двухмиллионного состояния исчезла с лица земли, – зловещим голосом сказал Ра Танаис. – Через семь лет ее объявили мертвой, и наследство перешло к матери Руфуса. Первоначальной владелицей была доктор Нелл Карантонио, а мать Руфуса была еще одной Нелл Карантонио.

– Я Карантонио, потому что я незаконнорожденный ребенок, – обронил мимоходом Руфус. – Я не имею представления, кто мой отец. Моя мать записала его в моей метрике так: имя – Не, фамилия – Известный.

Ра перехватил у него повествование:

– Фенелла, мать Руфуса, – умерла в пятидесятом году, но, в отличие от первоначальной Нелл, она оставила завещание. Антонио Карантонио Четвертый, то есть Руфус, унаследовал все. – Ра издал один из своих вздохов, воздев обе руки в воздух. – Можете себе это представить, Эйб? Вот они мы, наша сладкая парочка, с этим ангаром вместо дома и вагоном денег! Фенелла увеличила накопления первой Нелл в пять раз и содержала дом в образцовом состоянии. Наши головы всегда были набиты мечтами, и в то время мы уже положили нашему делу хорошее начало, но внезапно у нас оказались капитал и помещение, чтобы делать все, что нам захочется.

– А чего вам хотелось? – спросил Эйб.

– Заниматься дизайном. Гламурная одежда для так называемых непривлекательных женщин, во-первых. Затем свадебные платья. После этого пошли сценические костюмы и, наконец, сценография. Замечательно! – пропел Ра.

– Замечательно, – эхом отозвался Руфус.

– Давайте выберемся отсюда и выпьем эспрессо, – предложил Ра.

Вскоре Эйб обнаружил, что пьет отменный кофе в маленькой комнате рядом с кухней размером с ресторан; стулья здесь были обиты искусственной леопардовой кожей и изобиловали золоченой резьбой, шторы были парчовые, черные в золотую полоску, а пол – из рыжевато-бежевого с черными вкраплениями мрамора. «Не хватает только Мэй Уэст[11]», – подумал Эйб.

– Чем была хороша Фенелла – Нелл Вторая – так это тем, что она одобряла геев, – сказал Руфус. – Она была хорошей матерью.

– Перестань болтать, Руфус! Пусть человек изложит свое дело.

Эйб сделал это сжато и точно, не уверенный, что слухи о шести неопознанных телах проникли в столь высокие гомосексуальные круги. Ни он, ни его команда никогда не приближались к Ра и Руфусу, но слухами земля полнится.

– Вскоре у меня появятся по крайней мере два портрета последних Доу, и я пришел спросить, не согласитесь ли вы на них взглянуть, – заключил он. – Понимаете, эти Доу были тем, что моя племянница называет «потрясающе привлекательными». Согласно мнению экспертов, они не были… э… геями, но всем им было лет по двадцать, и вполне вероятно, что они могли стремиться к сценической карьере или к карьере киноактера или модели. Миссис Глория Сильвестри посоветовала мне поговорить с вами.

Лицо Ра просияло.

– Эта женщина – нечто особенное, не правда ли? Она ведь шьет всю свою одежду, знаете ли, так что я сопровождаю ее по домам тканей. Непогрешимый вкус!

– Пусть человек изложит свое дело, Ра, – мягко сказал Руфус и перехватил инициативу. – Я знаю, что она имела в виду. Через нас всегда проходит масса юных созданий, которые изучают ремесло. Находясь в семидесяти милях от Нью-Йорка, Холломан является идеальной отправной точкой перед тем, как окунаться в кошмар большого современного города. Мы видим и девушек, и юношей. Они задерживаются у нас от недели до года, и я рад, что вы обратились к нам в первую, а не в последнюю очередь. Вероятно, мы сможем помочь, но даже если и нет, мы будем держать глаза и уши открытыми.

Эйб поставил свою кофейную чашку и поднялся.

– Могу я вернуться с портретными набросками, когда наш полицейский художник их закончит?

– Конечно, – дружественно сказал Ра.

По пути к выходу у Эйба мелькнула мысль, и он спросил:

– Как там Питер, незадачливый осветитель, он в порядке?

– О, конечно, – ответил Руфус. Казалось, он удивлен тем, что кто-то вспоминает о таком ничтожестве. – Он тянет крепкий скотч.

– Вы пристроили к дому театр?

– В этом не было необходимости. – Руфус открыл парадную дверь. – Имелась бальная зала, размером почти что с Уолдорф[12]– можете себе представить, бальная зала? В Басквоше бесновались дебютантки.

– Осмелюсь сказать, так и было в конце XIX – начале XX века, – широко улыбнулся Эйб, – но я понимаю, почему вы, джентльмены, нашли театр гораздо перспективнее. Спасибо за уделенное время и за кофе.

Из окна оба партнера по дизайну наблюдали, как худощавая фигура Эйба движется к респектабельного вида полицейской машине без опознавательных знаков.

– Он очень, очень умен, – сказал Руфус.

– Определенно достаточно умен для того, чтобы отличить пайетки от стекляруса. Руфус, любовь моя, я предлагаю нам быть чрезвычайно отзывчивыми и услужливыми.

– Что меня беспокоит, так это то, что мы ничего не узнаем! – досадливо воскликнул Руфус. – Геи не пользуются популярностью в этом месяце.

– И в этом году тоже. Не важно, мы можем попробовать. – Последовал один из тех самых, бурных вздохов, голос Ра снова сделался усталым. – А пока что, Руфус, нам надо разобраться с морем выблеванного виноградного сока. – Он вдруг остановился, как громом пораженный. – Золото! – прорычал он. – Золото, золото, золото! Когда богатейший король в мире хандрит от неразделенной любви, он делается Скруджем Макдаком и купается в золоте, золоте, золоте!