Читать книгу "Сентябрьские розы - Андре Моруа"

Он вытащил из кармана письмо. Эрве узнал решительный мужской почерк Ванды. Он прочел:

«Небо синее, море синее, моя душа синяя. Подавая мне поднос с завтраком, Боб сказал: „Тебе письмо“. Через противомоскитную сетку я протянула еще не проснувшуюся руку. Спустя несколько мгновений я покраснела, читая эти любезные, слишком любезные слова, что вы написали обо мне. Мое сердце тоже полно вами, но я решительна и требовательна. Дорогой Гийом, может быть, вы все-таки приедете ко мне? Море, шумный и грязный порт, обнаженные по пояс грузчики, все это примирит вас с жизнью, между тем как Париж, парижане в пиджаках и рубашках с застегнутыми воротничками – это так уродливо и нагоняет тоску. Удается ли вам, по крайней мере, работать? Вы закончили мою повесть? Я часто думаю об этом. Друзья насмехаются надо мной, потому что стоит мне открыть рот, как я произношу ваше имя: „Фонтен…“ Как вам было бы здесь хорошо, особенно в этот час, когда взмывают белые паруса и по фиолетовому морю снуют катера с веселыми моряками. Приезжайте же, Гийом. Вы увидите, как я поджариваю спину, руки, ноги, грудь на знойной террасе. Приезжайте, жизнь прекрасна, и вы поможете мне ее полюбить».

* * *

Эрве Марсена представил себе – словно для того, чтобы сравнить, – больную в старомодном платье и обнаженную купальщицу.

– Разумеется, – сказал он, возвращая Фонтену письмо, – разумеется, это было бы заманчиво, если…

В воздухе ощущалось приближение грозы, тяжелой, душной. Фонтен жаловался на мигрень.

– Гроза, которая все никак не может разразиться, – сказал он, – это, представьте себе, состояние моей души… Гремят грозовые раскаты страстей, но, увы, столь желанные порывы урагана разгоняют тучи, не давая пролиться дождю, которого я жажду, и мое старое сердце страдает от засухи.

Когда в ночи немного посвежело, настроение его изменилось.

– Если в течение недели Полине станет лучше, – произнес он почти с вожделением, – отпрошусь у нее ненадолго и поеду в Вильфранш… Совсем ненадолго, на несколько дней… но это будут… божественные дни.

– Вы не можете так рисковать, – с раздражением сказал Эрве.

Они надолго замолчали. Метеоры чертили светящиеся линии на ночном небе. Фонтен думал о средиземноморской ночи, о пальмах, которые колышет морской ветерок, и ароматах юного тела.

– Вы ко мне суровы, – произнес он наконец, – очень суровы.

– Я? Я никогда не был привязан к вам более, чем сейчас. Просто я хочу, чтобы вы понимали меру ответственности.

– Я понимаю, друг мой, понимаю. Но это ответственность по отношению к ним обеим. Моя жена для меня все. Если бы она умерла, я бы искал ее повсюду, чтобы она меня утешила… Но Ванде я тоже неосмотрительно подарил надежду…

– Ну, за нее-то можете не беспокоиться, – ответил Эрве, пожимая плечами.

– Кроме того, есть ведь и мои собственные чувства… Вы знаете Ванду так же хорошо, как и я. Если я не поеду в Вильфранш, она не примет это поражение и порвет со мной… А я не смогу этого вынести. Да-да! Вы должны признать, что это правда!

* * *

После долгих споров Фонтен решил проконсультироваться с доктором Голеном. Тот был категоричен.

– Нет никаких сомнений, – сказал он, – госпожа Фонтен умрет от горя. Спрашиваете как? Механизм до конца не изучен. Эмоции воздействуют на эндокринные железы, усиливаются разного рода выделения, отсюда нарушения в работе главных жизненных органов. Вот приблизительно такая схема. Наш, как говорится, «верхний этаж» управляет почти всем, что происходит в теле. Какой именно орган будет поражен? Самый слабый. Это зависит от каждого человека конкретно. Я наблюдал множество случаев онкологии, вызванной, вне всяких сомнений, каким-либо несчастьем: смертью супруга, неприятностями, банкротством. Что касается госпожи Фонтен, то не все потеряно. Она вопреки всему все еще надеется. Если вы порвете с ней, я убежден, она ослабнет настолько, что умрет. Я прошу прощения за свою резкость, но необходимо, чтобы вы представляли себе ситуацию.

После консультации с доктором Гийом Фонтен написал Ванде, что состояние здоровья жены делает невозможным его приезд в Вильфранш.

XII

Состояние больных, настигнутых психическим, а не физическим недугом, может меняться молниеносно как в ту, так и в другую сторону. Стоило Полине Фонтен убедиться, что муж окончательно порвал с Вандой, она начала есть и стала набирать вес. Она ожила, посвежела, щеки округлялись с каждым днем, словно детский воздушный шарик, когда его надувают. Доктор Голен, счастливый наблюдать результаты своего лечения, в разговорах с Эрве даже подтрунивал над этими изменениями, которые казались просто удивительными.

– Женщины – страшные существа, – говорил он. – Они шантажируют нас своей смертью и всегда добиваются того, чего хотят.

Гийом Фонтен, казалось, был искренне тронут. В течение нескольких дней он испытывал довольство собой, которое рождается в результате осознанного самоотречения. Несчастье состояло в том, что, вновь обретя потерянные было силы, Полина не скрывала своего триумфа и не считала нужным проявлять такт и чувство меры. Похоже, она не понимала ни размеров, ни природы жертвы, на которую пошел ради нее муж. Она была убеждена, что Гийом попал в руки интриганки, а она, Полина, образумила его, оказав тем самым огромную услугу. Она не представляла себе, какая пылкая и мучительная страсть могла настигнуть этого мужчину, которого она сама некогда любила безумно, но который давно уже стал для нее не любовником, а соратником или механизмом для написания книг.

А для Фонтена эта вторая юность, которую он пережил благодаря любви, стала за последние месяцы его надеждой и чудом. Покровительственный тон жены ранил и оскорблял его. Поведение Полины казалось ему бестактным, как политика какой-нибудь партии, которая, добившись от противников благородного компромисса, губит достигнутое примирение, злоупотребляя уступками и договоренностью и считая слабостью то, что в действительности являлось мудростью и великодушием.

– Бедный Гийом! – говорила она Эрве с надменной, снисходительной улыбкой. – Наконец-то он осознал, что ему скоро шестьдесят. И хорошо, что осознал! Его нелепая самонадеянность вызывает сострадание.

– Позвольте мне сказать вам, мадам: «Будьте осмотрительны!» Господин Фонтен на удивление молод душой и телом. Я убежден, что он может еще нравиться женщинам. Разумеется, он отказывается от них из любви к вам, но…

– Не только из любви, но из необходимости! Вы же видели, как радостно красавица бросила его.

– Она почувствовала, как он привязан к вам.

– Бедный Гийом! Что бы он без меня делал? Он ничего не знает о жизни. Вы когда-нибудь видели его на вокзале или в банке? Бросается к каждому окошку, как мотылек на свет.

Теперь она почти ежедневно прогуливалась под руку с мужем, и день ото дня прогулки становились длиннее. В тот день, когда она в Булонском лесу смогла обойти небольшое озеро Сент-Джеймс, Фонтен с гордостью поведал об этом всем друзьям, попавшимся ему навстречу. В том, что он любит жену «по-настоящему», нельзя было усомниться. Но это «бедный Гийом!» раздражало его. Жалость – неприятное чувство для того, на кого оно направлено, если речь идет не о каком-нибудь несчастном случае, а о самой природе человека. Фонтен чувствовал себя слабым, растерянным. Его недовольство стало еще сильнее и отчетливее после визита молодого журналиста, Клемана Клеманти, который явился брать у него интервью.