Читать книгу "Правда варварской Руси - Валерий Шамбаров"

В отдельном месте цирюльники стригли и брили желающих — его называли «Вшивым рынком». Разумеется, в насмешку — с насекомыми у чистоплотных москвичей обстояло куда благополучнее, чем у парижан и лондонцев. Возле Лобного места под видом торговок холстом собирались проститутки — они обозначали себя тем, что держали в губах колечко с бирюзой. Впрочем, на Руси их промысел в законодательном порядке не преследовался. Под «прелюбодеянием» понималось только двоеженство или двоемужество. А бабенок легкого поведения называли «прелестницами» и, если попадутся, могли разве что вздуть батогами. А неподалеку от Красной площади располагалось под землей 200 винных и яблочных погребков. Это были не кабаки — тут продавались дорогие импортные вина, выдержанные меды, напитки из вишни и малины. Продавались оптом, в бочонках. Но желающий мог взять и в склянках, на пробу, и тут же продегустировать разные сорта, закусывая наливным яблочком. Причем летом напитки подавались с ледника, охлажденными.

На базаре осуществлялись и телесные наказания преступников, отсюда и название «торговая казнь». Но смертные казни в центре города не проводились. Их устраивали на отшибе, на Козьем болоте. Кроме центральной тюрьмы в Троицкой башне, имелись еще две — за Неглинной. Там обычно содержали осужденных к ссылке, ожидающих своей очереди для отправки в Сибирь.

В Москве было много иностранных купцов — единовременно до тысячи. Для размещения иноземцев и их торговли имелось два обширных двухэтажных гостиных двора — немецкий и персидский. При немецком, где продавались европейские товары, находились склады, большие городские весы, взимались пошлины с импорта, там же была биржа, где заключались крупные сделки. Персидское подворье было «просторно и имело резные деревянные палаты» (Бурх). Там было 200 лавок, расположенных по периметру «под сводом». Тут оперировали и менялы, осуществлявшие обмен европейских, азиатских и русских валют. Айрман описывал в Москве множество «персиян, татар, киргизов, турок, поляков… лифляндцев, шведов, финнов, голландцев, англичан, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, немцев из Гамбурга, Любека, Дании», и то, что рядом с их лавками постоянно околачивались «многие» русские, знающие иностранные языки, поэтому покупатель здесь «в любое время найдет переводчика, который быстро сумеет навязать свои услуги».

Чужеземцев поражало не только изобилие всяких товаров, но и их дешевизна. Например, мясо было так дешево, что его продавали не на вес, а тушами или рубили на глазок. Кур и уток продавали «сороками». Восточные товары попадали на Русь напрямую, без посредников, и стоили на порядок меньше, чем в Европе. Таннер удивлялся, что в Москве «мелкие граненые рубины до того дешевы, что продаются на фунты — 20 московских или немецких флоринов за фунт». Даже простолюдины позволяли себе покупать драгоценные на Западе пряности и добавлять в выпечку, делая пряники, а женщины из простонародья носили золотые и серебряные украшения, наряжались на праздники в шелка и бархат. И австриец Гейс насчет русского богатства замечал: «А в Германии, пожалуй, что и не поверили бы».

Гостиным дворам не уступало и «великолепное подворье для послов к царю» (Койэтт). Оно имело «вид крепости» (Хуан Персидский), с башенками по углам, а у входа — высокую башню с тремя балконами на разных уровнях, чтобы иностранцы могли обозревать Москву. Здание было рассчитано на 400 человек, в нем были кабинеты, большие залы, жилые и складские помещения. А по соседству с Посольским подворьем стоял комплекс Посольского приказа из 4 обширных корпусов. Неподалеку — «великолепнейшее здание» Печатного двора. Был и «Греческий двор… уступающий впрочем несколько Греческому подворью в Риме» (Рейтенфельс). А парадными воротами в Китайгородской стене служили Неглинные. Они были крыты позолоченной медью, а над воротами находилось помещение, из которого царь и царица «неофициально» наблюдали за въездами иностранных посольств.

Южнее, в Замоскворечье, располагались стрелецкие и ремесленные слободы. Китай-город с Замоскворечьем соединял «живой мост». Вообще в Москве было несколько деревянных мостов «на сваях», а этот был «на судах» — понтонный. Настил был сделан из больших деревянных брусков и удерживался на канатах, крепившихся к башням на берегах. Писали, что «живой» мост «возбуждает большое удивление». «На этом мосту есть лавки, где происходит бойкая торговля; на нем большое движение; мы постоянно ходили туда на прогулку. По этому мосту идет путь в Калугу, Путивль, а также в Смоленск и страну ляхов; по нему беспрестанно движутся взад и вперед войска» (Павел Алеппский). А поскольку «вода здесь стоит высоко, в уровень с мостом», тут было и общепризнанное место для стирки, на мосту «каждый день видишь много женщин с бельем» (Таннер).

С запада, севера и востока Кремль и Китай-город опоясывал Белый город. Также окруженный «крепкой каменной стеной», проходившей примерно по линии современного Бульварного кольца. К сожалению, и ее тоже разрушили при советской власти. Хотя она являлась творением знаменитого архитектора Федора Коня. Павел Алеппский описывает ее как чудо фортификации: «Она больше городской стены Алеппо и изумительной постройки, ибо от земли до середины высоты она сделана откосом, а с повышением до верху имеется выступ, и потому на нее не действуют пушки». Бойницы имели наклон вниз, что позволяло простреливать «мертвое пространство» у стен. «Таких бойниц мы не видели ни в Антиохии, ни в Константинополе, ни в Алеппо». Ворота прикрывали сильные башни с артиллерией.

На Неглинной и Яузе действовало много мельниц. Поэтому в Белом городе были сосредоточены хлебные и мучные лабазы, торговали булочники. Тут же находились мясной и скотный рынки. А еще одним поясом с внешней стороны Белый город окружал Земляной. Там располагались рынки для торговли зерном, лошадьми и лесной рынок, где можно было купить бревна, срубы, готовые разобранные дома. Покажи, куда ставить — вмиг поставят. Земляной город был окружен мощным валом и стеной из деревянных срубов, наполненных камнями и землей, проходившей приблизительно по линии Садового кольца. Коллинз писал: «В ней бревен столько, что можно выстроить из них ряд лондонских тонкостенных домов в 15 миль длиной». Она имела, как сообщают иностранцы, «башни и ворота весьма красивые», «с трехконечными башенками». «Главные ворота велики и роскошны; близ них высится небольшая деревянная башня, где постоянно стоит часовой и на случай пожара и для означения деревянной колотушкой по доске ночных часов по захождении солнца». Это был, кстати, не просто способ «означения часов», но и переклички часовых — чтобы знать, что на постах все в порядке (и что караульный не спит). Постовой у Спасских ворот, услышав бой часов, ударял в специальную доску столько раз, сколько пробило часов. Другие, услышав его, били в свои доски. И так от центра прокатывалось до окраин.

Конечно, москвичи занимались не только торговлей. Базары функционировали по средам и пятницам. В остальные дни работали лишь стационарные лавки. Хотя у многих ремесленников магазинчики были и при доме — приходи когда хочешь. Просыпались люди очень рано — шли к заутрене. В церквях недостатка не было. Иностранцы, расшифровывая русское «сорок сороков», пишут о 1,5–2 тыс. храмов и монастырей. Но Павел Алеппский, гостивший по делам церковным, называет цифру 4 тыс. А вдобавок, по наблюдению Олеария, каждый пятый дом в центре имел «часовню» — речь идет о домовых церквях вельмож и богатых купцов. Храмы были не только религиозными, но и общественными центрами. В патрональных церквях ремесленных общин собирались для выборов своего самоуправления, решения других важных дел. В подвалах каменных храмов были склады дорогих товаров. Тут хранилась общественная казна, иногда отдавались на хранение и частные ценности. Проспать службу или забыть о ней было для москвича физически невозможно. Напоминали колокола. Их в каждой церкви было не менее ю. Первым подавал голос патриарший колокол. По его сигналу начинали звонить колокола Чудова монастыря. И за ними созывали прихожан все остальные. А уж по воскресеньям и праздникам все утро стоял перезвон, «от гула которого дрожала земля» (Павел Алеппский).