Читать книгу "Бабье лето медвежатника - Енэ Рейтэ"

– Это еще недостаточная причина, чтобы… Ах, да что тут говорить! Лучше сыграйте что-нибудь! – Она достала с полки черный футляр. – Я знаю, скрипка всегда действовала на вас умиротворяюще.

Здесь дама, имени которой он по-прежнему не знал, ошибалась. Один вид скрипки вызывал у него нервный тик.

– Я перестал играть с тех пор, как у меня появился этот шрам на лбу, – брякнул он первое пришедшее на ум.

– Но ведь он у вас от рождения!

– Да, но его пришлось оперировать снова… и вообще… скажите… э-э…

– Называйте меня просто Банни.

– Банни! – вскричал он, радуясь, что наконец-то узнал заветное имя. Однако Дама, превратно истолковав его пылкость, вновь бросилась ему на шею. После чего залилась слезами и вновь с тоской уставилась на штопор.

– Бен… с Марфой беда! – пожаловалась она. – Папа не знал о том, что я вам дала… Срок векселя истек, а вы не вернули, как мы договаривались… Возможно, все уплывет в чужие руки. Имение пришлось продать. Покуда мой несчастный супруг был жив, я тянула, как могла… Вы ведь знаете, какой был Арнольд… – Она печально потупилась.

– Что корка хлеба для голодающего…

– Вот уж этого о нем не скажешь. Бывало, ты с голоду хоть ноги протяни, а ему и горя мало.

– Это я и имел в виду. Одним хлебом сыт не будешь.

– Но в денежных делах был дока. Мне, в одиночку, брошенной на произвол судьбы, хозяйство не потянуть…

Итак, загадка «Марфы» разрешилась: это название поместья. А «Пробатбикол» – может, так называется их дом? Странное название, но каких чудес на свете не бывает! Не будем спешить, в конце концов все само собой выяснится.

– Эта комната будет вашей, Бенджамин. Спите спокойно! Кстати, можете использовать ее как рабочий кабинет и приступить к практике зубного техника.

– Нет, с этим покончено! На скрипке больше не играю и протезированием не занимаюсь!

– А ведь ваша бормашина и кое-какие инструменты сохранились. Мотор, правда, не уцелел, но… Бенджамин, если для начала вам понадобится небольшая ссуда, вы знаете, на кого можете рассчитывать.

Пенкрофт покраснел от стыда за Бенджамина и повнимательнее пригляделся к Банни. Потрепанная жизнью, немало пережившая, не первой молодости, но… женщина до мозга костей. Эта, не скупясь ни на чувства, ни на убогие сбережения, готова пожертвовать последним; она смирилась со своей участью жить ради других. С нее станется справить мотор для бормашины, чтобы снова поставить на ноги потасканного бабника, изовравшегося афериста, пусть даже сама она разорится от непосильных расходов. Ведь она и все ее семейство до сих пор не оправились от прежних эскапад Бенджамина, однако Банни помогает ее незыблемая убежденность в том, что именно таков порядок вещей, а по-другому и быть не может.

– Нет-нет, благодарю… я давно уже не трудился на этом поприще.

– Но ведь вы писали, что приступили к работе.

– Разве?… Да, но в Гондурасе не пользуются моторами…

– Как же вы тогда обходились?

– Холодной резкой по металлу, – ляпнул Пенкрофт. – Это, знаете ли, новый метод. Прогрессивный способ… А теперь я хотел бы прилечь, если вы не возражаете.

Судя по всему, он наговорил лишнего. Женщина, чуть отступив, в упор разглядывала его. Пенкрофт растерялся.

– Странно… – в смятении произнесла наконец Банни. – Прежде у вас было заведено на прощание крепко взять меня за плечо, встряхнуть и сказать: «Все о'кей, Банни, выше голову!..» А сейчас вы почему-то этого не сделали.

– Позабыл… Старость не радость! – Он улыбнулся и схватил свою благодетельницу за плечо. – Все о'кей!

Женщина оттолкнула его руку, словно ужаленная.

– Вы не Бенджамин Вальтер! – решительно вскричала она.

Произошло простое и все же вечно прекрасное чудо жизни: по прошествии десяти с лишним лет женщина по первому же привычному прикосновению безошибочно определяет, что это не Он взял ее за плечо. Здесь не требуется свидетельство о рождении или удостоверение личности – достаточно инстинктивной подсказки чувств. Нет двух одинаковых касаний, как не существует двух одинаковых отпечатков пальцев. Запираться бесполезно, тут может спасти только чистосердечное признание.

– Вы правы, сударыня. Я действительно не Бенджамин Вальтер.

2

Первым делом женщина в сердцах зашвырнула штопор в шкаф. Подумать только, какая наглость: чужак дерзнул проникнуть в ее тайну и созерцать вместе с нею заветную святыню! Затем она выхватила оттуда же, из шкафа, револьвер и наставила на Пенкрофта.

– Не вздумайте шелохнуться, иначе пристрелю на месте! Немедленно говорите, что случилось с Бенджамином Вальтером! Каким образом к вам попали его документы и личные вещи? Выкладывайте как на духу, все сказанное вами будет проверено!

Лицо Банни приобрело жесткое, даже жестокое выражение. Речь шла о Бенджамине, ее единственном и любимом. Пускай он ограбил и разорил ее, но теперь, судя по всему, попал в беду, и любящая женщина готова биться за него, в случае необходимости прихватить всю наличность и мчать в Гондурас на выручку. Такая способна зубами и когтями вырвать своего ненаглядного из лап злой судьбы, а затем выложить все до последнего гроша, чтобы купить ему мотор для бормашины. М-да, страсти разгорелись нешуточные! Здесь запросто можно схлопотать пулю в лоб или энное количество лет каторги, если всплывет его славное прошлое уникального взломщика сейфов.

– Разумеется, я расскажу вам о Бенджамине Вальтере все, что знаю, – нарочито спокойным тоном произнес Пенкрофт. – Но, по-моему, я не заслужил подобного недоверия с вашей стороны. Счесть меня недостойным смотреть на штопор – это уж слишком!

По требованию Банни он рассказал ей все. Правда, опустил кое-какие подробности. Например, умолчал о своей профессии медвежатника, как о детали, к делу не относящейся. К чему посвящать Банни и этих безмолвных свидетелей: фотографию Эрвина, скрипку, старинную мебель, источающую запах сухого вишневого дерева, – в подробности его прежней жизни! Эпизод с ограблением Эстета Мануэля он тоже упоминать не стал и утаил, что его зовут Теобальдом: имени своего он стыдился гораздо больше, чем уголовного прошлого. Слегка покраснев, представился Питером.

И вздохнул, сожалея, что в действительности он не Питер. Вот ведь от каких пустяков порой зависит судьба человека!

Ну что бы стоило его недоброй памяти папаше в день крестин, скажем, подвернуть ногу? Тогда этот горький пьяница не добрел бы до пивной, и в его одурманенной алкоголем башке не всплыло бы невесть из каких закоулков памяти это отвратительно нелепое имечко – Теобальд!

Револьвер выпал из безвольно поникших рук женщины.

К сожалению, эта невероятная история весьма характерна для ее дорогого Бена! Какое-то время оба сидели, погрузившись в молчание. Пенкрофт радовался, что его не заставляют играть на скрипке – он сроду ее в руках не держал, – а Банни тяжко вздыхала. Затем с уст ее сорвалась реплика, по наивности своей совершенно типичная для любящей женщины: