Читать книгу "Жена из России - Ирина Лобановская"

Один лишь добрый эльфик преданно, искренне уверял, что все Машкины заметушки — супер-пупер. Она, Элечка, читала вслух вместе с коллегами и клиентами парикмахерской, и там все от Маниного творчества в полном восторге. Маша никакого ликования по этому поводу не испытывала, хотя слушать подругу было приятно, даже учитывая уровень парикмахерской. А что там, не люди? Да и клиенты бывают самые разные. Не тупее паровоза, как говорит Элечка. А уж она вообще всегда настоящая умница…

Хотя в последнее время Машу все чаще и чаще стали коробить высказывания и замечания доброго эльфика.

— Пришла одна тут ко мне на маникюр… Ну, я тебе скажу! Вся такая ля-ля фу-фу, пальцы веером! Видно, с вентиляцией в голове и в платье, у которого нет длины. Косметика в три этажа! А задница!.. Ёклмнрбабай! На самом деле эта тетька, Масяпа, крокодил крокодилом, настоящий колхоз. Но покрасилась — и конфетка! Вот я сколько тебе говорю, что нужно обязательно фейс мазать, а ты все никак!

— Все-таки она девочка из парикмахерской, — с легкой брезгливостью говорила иногда Инна Иванна. — Но что делать, если ты не можешь найти себе никакой другой, более приличной и соответствующей твоему уровню подруги… Почему ты не умеешь ни с кем нормально общаться? Вокруг столько девочек из интеллигентных семей!

И Маше становилось обидно за себя и стыдно за мать.

Манины информашки еще в упоении читала тетя Лиза, сестра отца, которая потом писала племяннице радостные открытки, почему-то всегда на адрес редакции. Очевидно, тете казалось особенно важным, что Маня работает в такой известной газете.

Маша без конца ездила по Москве — корреспондентская должность обязывала. Она прекрасно ориентировалась на всех линиях метро, хорошо знала большинство троллейбусных и автобусных маршрутов и заодно выучила все городские туалеты. В сумке она постоянно носила теперь мыло, пластмассовый стаканчик и лейкопластырь на случай натертой пятки. Вечерами, когда она часто без сил сваливалась на диван, ей нередко казалось, что она куда-то едет, едет, едет… Зато спала изумительно, без всяких сновидений. Только ляжет — и нет ее до семи утра. Диван раскачивался под ней, как вагон метро. К пятнице Маня вообще переставала разговаривать, теряя всякое желание открывать рот. Сказывались перегрузка и количество интервью, взятых за неделю.

Свои деньги приходилось ежедневно по-настоящему вытаптывать.

Но менять что-либо Маша не хотела, не могла и снова боялась. Она жила, как лягушонок, прибившийся к берегу, но мечтающий о других землях и тщетно пытающийся куда-то отплыть…

Когда-то летними, долгими днями Маня вместе с Элей и двумя соседскими мальчишками играла в индейцев, сооружая в глубине двора нечто среднее между шалашом и вигвамом. Втыкала в волосы куриные перья и с воинственными криками носилась по участку. Ела зеленые стебельки, от которых Машку однажды стало рвать, и бабушка категорически запретила совать в рот и жевать всякие сорняки.

Любимый бабушкин кот, толстый и ленивый, наблюдал за симпатичными индейцами чужеземными персидскими глазами, загорая под самой большой сосной на лежаке из зеленых иголок. Вокруг дачи сторожами вытянулось много сосен, но Маша их упорно избегала: под ними была всегда темная, мертвая, сырая, совсем не летняя земля, и никогда не росла трава.

Веснушчатый рыжий мальчик Толя смотрел на Маню влюбленными, преданными глазами. И часто возил ее на багажнике своего велосипеда по узким, холмистым улочкам поселка под аплодисменты тополей и улюлюканье берез. Придорожная серая пыль облепляла Машкины ноги, садилась на ресницы и забивалась в рот, неприятно поскрипывая на зубах. Искрились на солнце, больно ослепляя стремительностью, постукивающие спицы. Маня смотрела, как разматывается под безжалостно сминающими кашку и одуванчики шинами дорога, наматывая на колеса километры, как обреченно несутся им навстречу дома и деревья, и молчала.

Добрый эльфик часто намекала на что-то, хихикала, говорила о каких-то возможных отношениях между Машей и Толей… И тоненько напевала, безнадежно фальшивя: "Я буду долго гнать велосипед…", посматривая лукаво и хитренько. Маня ее не слишком понимала, догадываясь об одном: Элечка знает гораздо больше Маши. Но ей сразу становилось неприятно от этих нехороших намеков и взглядов, и она переставала слушать подругу, не решаясь ее прервать — добрый и преданно любящий Машку эльфик не заслуживал никакой грубости и бестактности.

Потом Маше тоже купили велосипед. Толя научил ее кататься, сначала придерживая велосипед вместе с Маней за багажник, а потом незаметно, потихоньку его отпуская. И ее ободранные от постоянных падений коленки, покрытые едва заживающими корками, все лето нагоняли страх на бабушку и мать…

— Ужас! Кошмар! — кричала Инна Иванна, увидев дочку после очередного падения с велосипеда. — Это просто смертельный номер!

А отец ругался, постоянно выправляя "восьмерки" переднего, здорово искалеченного Машкой колеса.

— Растрепа! — сердился отец. — Ты куда смотришь за рулем? Не видишь, что ли, ничего перед собой? Так и без головы остаться недолго!

— Там была кочка, которую я не заметила, — неловко объясняла Маня. — А потом курица бежала через дорогу… Или собака. Я не помню.

Папа, почему ты меня так не любишь?!.

Она сразу, крепко-накрепко привязалась к велосипеду, на удивление всем родным и знакомым. Ей казалось, что он увозит ее одну, навсегда, куда-то далеко, где ей обязательно надо быть и где ее ждет что-то необычное… Только он, ее любимый двухколесный, разрешал остаться наедине с самой собой и отчаянно броситься в разноцветную неизвестность.

Это была прекрасная иллюзия, игра воображения, мираж полного одиночества, ветреного в полном смысле слова побега, который нельзя остановить или прервать, пока крутятся и крутятся колеса. Потому что они крутятся…

Маша всегда мечтала как можно дольше оставаться одной, вместе со своими смутными мыслями и неясными впечатлениями. Она никогда не переставала бояться этого мира, всячески его от себя отталкивала всеми правдами и неправдами, любыми подходящими и не очень способами. Маня не хотела в нем жить: он оказался чересчур неожиданный для нее и слишком страшный своими разномастными открытиями. Она постоянно опасалась, что ее могут больно обидеть и грубо оскорбить и обязательно будут обманывать… Неизменно пыталась убежать от боли, спрятаться по мере сил от унижений и резкости… Раньше лишь у себя дома. Но его стены быстро поднадоели. И вот он, наконец, еще один ее спаситель — этот чудесный, поцарапанный, с облезлой краской, ломаный переломанный велосипед с поющими на бегу разнокалиберными спицами… Он может увезти в неизведанность и бесконечность, где нет людей, а значит, нет жестокости и хамства. И плюс к велосипеду — нескончаемые книги без всякого вкуса и выбора, дающие возможность забыться и уйти в выдуманное прекрасное далёко без всяких на то усилий. Лишь забейся с книгой в угол продавленного родного дивана…

— Ты слишком быстро читаешь, — заметила как-то Инна Иванна. — По-моему, просто перелистываешь страницы. Ну-ка, скажи, куда поехал герой этой повести, сбежав из дома?