Читать книгу "Секрет каллиграфа - Рафик Шами"

— Ага, — кивнула Сара и показала в направлении дома Самиры, матери Аднана, которая жила в другом конце Двора милосердия.

— С такими способностями он мог бы стать известным автомехаником или гонщиком, — добавила девочка, когда полицейский ушел.

— Ты шутишь? — удивился Салман. — По-моему, он пропащий тип.

Время от времени у Аднана случались припадки ярости, и тогда он мучил кошек, щенков, крыс и мышей. Аднан хватал несчастного зверька за хвост, крутил его над головой, а потом бросал на землю. Бедняги шатались, как пьяные, иногда их рвало. А соседи только смеялись, чем поощряли его жестокие выходки. Салман находил все это отвратительным.

Это Аднан в свое время заставил Салмана тренировать мускулы. Как-то в воскресенье Сара решила в очередной раз угостить Салмана мороженым, и они отправились в лавку на перекрестке Кишле. Девочка выбрала лимонное эскимо. И на обратном пути, как раз на повороте в свой переулок, они повстречали этого омерзительного типа. Он стоял в окружении приятелей и противно скалился вместе с ними.

— Беги, если боишься, — шепнула Салману Сара. — Я выкручусь.

— Ешь мороженое, не отвлекайся, — ответил Салман, ощущая в себе невесть откуда взявшуюся силу. — Я разделаю его под орех.

— Эй, ты, парусник — ослиное ухо, — выдавил сквозь зубы Аднан, и ребята засмеялись.

Потом он вцепился Саре в плечо. Она же, как сумасшедшая, лизала свое эскимо и тяжело дышала.

— Убери свои грязные руки от моей подруги, — ответил Салман.

И, прежде чем тот успел опомниться, ударил его в пах.

Хулиган согнулся, Сара успела убежать, а Салману преградили путь приятели Аднана. Мороженщик Римон увидел драку из окна своей лавки и велел мальчикам прекратить, однако те не слушали. Тогда Римон выскочил на улицу с метлой и принялся изо всех сил колотить по их спинам и задницам. Приятели оставили Салмана и бросились врассыпную.

В тот день и решил Салман накачать мускулы. Ночью ему приснилось, как он одной рукой выбрасывает Аднана из окна овощной лавки. Вскоре Салман нашел на улице длинный железный шест, словно Небо услышало его молитвы. Салман знал, что с ним делать: он налил в ведро бетон, воткнул туда шест и оставил застывать. А потом проделал то же самое с другим концом. Бетон он попросил у каменщика Михаила. Для одного конца штанги Салман нашел возле курятника ржавое ведро. Для другого, за неимением второго ведра, пришлось взять помятую оловянную кадку. В результате готовая штанга имела довольно странный вид: с одной ее стороны висело цилиндрическое бетонное копыто, с другой — нечто похожее на кусок колбасы. Внешний вид снаряда не имел для Салмана никакого значения: ему был нужен вес. Однако отжимать эту штуку оказалось неудобно, поскольку вторая сторона на несколько килограммов перевешивала первую. Салман мог удерживать штангу всего несколько секунд, после чего терял равновесие и бросал ее в сторону. Снаряд с грохотом падал на пол. Сару это забавляло.

Мальчик не оставлял своих тренировок, хотя большого успеха они не имели. Как-то раз Сара застала приятеля лежащим на полу, уставившись в потолок, с валяющимся неподалеку снарядом.

— С этой штуковиной мускулов ты не нарастишь, — покачала она головой. — В лучшем случае научишься ходить боком, как краб, или падать на кровать, как мой отец, когда бывает пьян в стельку.

Тогда Салман отбил бетонные концы молотком и сдал штангу в пункт приема металлолома. Там за нее дали целых тридцать пиастров.

— Шесть порций мороженого! — объявил он, хвастаясь своим богатством.

Три из них он отдал Саре. Благодарностью ему стал влюбленный взгляд девочки, от которого — Салман почувствовал это точно — в груди у него прибавилось и мускулов, и силы.

5

Квартал Мидан лежит к юго-западу от Старого города. Отсюда караваны паломников отправлялись в Мекку, здесь же их встречали по возвращении. Поэтому на главной улице квартала, которая носит то же название, что и он, Мидан, так много мечетей и лавок, где можно купить все необходимое для хаджа, а также общественных бань, складов пшеницы и другого зерна. От этой улицы расходится множество меньших улочек и переулков. В их числе и Айюби, где стоят всего четыре дома и большой анисовый склад, вход в который расположен на параллельной улице.

Нура любила этот конфетный запах.

Переулок назван в честь клана Айюби, который раньше занимал все четыре дома и глава которого, Самих Айюби, отличился в восстании 1925 года против французов. Преследуемый властями, он бежал вместе с семьей в Иорданию, где нашел приют у англичан. Позже, когда Иордания стала королевством, Самих Айюби получил должность личного секретаря его величества и шпионил при дворе в пользу Британской короны. В Дамаск он так и не вернулся.

Вскоре после его бегства эти дома за относительно небольшую сумму купил богач Абдулла Махаини, чьи предки, выходцы из Центральной Сирии, поселились в Мидане еще в семнадцатом веке. Теперь магазины Махаини, торговавшие текстилем, кожей, оружием, строительными материалами и ценными породами древесины, были разбросаны по всей стране. Махаини имел представительства нескольких иностранных компаний: одной голландской фирмы, производящей электронику, немецкой — швейные машины, и французского автоконцерна.

Переулок заканчивался тупиком. Небольшой дом, образующий дно этого каменного мешка, по праву считался жемчужиной архитектуры старого Дамаска. Махаини преподнес его своей дочери Сахар, матери Нуры, на свадьбу. Остальные три дома он с большой выгодой продал.

В отличие от первой жены Махаини, подарившей ему четырех сыновей, вторая, мать Сахар, была, судя по всему, способна производить на свет только девочек. Все они отличались крепким здоровьем, и ни одна не задержалась в родительском доме дольше необходимого срока: к пятнадцати годам каждой нашелся супруг. Злые языки говорили, что их отца смущала разница в возрасте некоторых его жен и дочерей, потому что чем больше старел Махаини, тем моложе выбирал себе невест.

Сам он до самой смерти проживал в своем дворце неподалеку от мечети Омейядов. Женихи день-деньской обивали его порог, потому что заполучить в жены дочь Махаини было все равно что крупно выиграть в лотерею.

То же касалось и Сахар, не умеющей, как и все ее сестры, ни читать, ни писать, зато одаренной миловидностью. Многие искали ее руки: торговцы и портные, аптекари и учителя — и уходили ни с чем. Махаини только сочувственно улыбался матери Сахар, когда та сожалела об отказе.

— Я нашел для Сахар особого мужа, — повторял Махаини спокойно, как говорят люди, уверенные в своих словах. — И для нас большая честь иметь такого зятя.

Абдулла Махаини был начитанный человек и не без чувства юмора.

— Все мои силы уходят на поддержание мира среди моих девяти боевых жен, сорока восьми детей, десятерых слуг и двухсот пятидесяти работников. Наполеону приходилось легче.

Он был консервативен, но в меру. Взял себе девятерых жен, но ни одна из женщин его семьи не закрывала лицо на улице. Когда же кто-нибудь из ортодоксальных мусульман спрашивал его о причине столь странного решения, Махаини отвечал ему словами своего любимого ученого суфия: