Читать книгу "Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов"

— Я на секунду, только маму предупрежу и воблу возьму, у меня така-а-ая вобла, — Левкович аж зажмурился от удовольствия. — Чистый омуль! Ты омуля ел, когда-нибудь?

— Ел, — кивнул Алтунин, — только это было так давно, что я уже забыл, какой он на вкус…

«Чистый омуль» оказался мелкой плотвой, но по голодным временам вполне мог сойти за омуля. Рыба, картошка, лук — это было просто царское застолье. Поллитровка (неприкосновенный запас Алтунина на всякий пожарный случай) закончилась быстро. Левкович разрумянился, расслабился и сам сунул лапу в капкан.

— Как идет работа по убийству Шехтмана, Вить? — спросил он, словно только что вспомнил. — Есть новости?

Только что, ага, вопрос этот так и читался в его взгляде весь вечер. Момент удобный все никак не подворачивался, а тут вот подвернулся.

— Есть! — не моргнув глазом, соврал Алтунин. — Точнее — будут с минуты на минуту.

— Это как? — не понял Левкович.

— Очень просто, — Алтунин слегка отодвинулся от стола, обеспечивая себе свободу маневра на тот случай, если Левковичу вдруг взбредет в голову наброситься на него. — Сейчас ты, Фима, расскажешь мне, почему и для чего ты так пристально интересуешься убийством Шехтмана. И учти, что в сказочку про то, что это был твой любимый дантист, я не верю. Ни на столечко не верю.

Продемонстрировав Левковичу для наглядности кончик мизинца, Алтунин взял с тарелки недоеденную картофелину (ели по-холостяцки, без вилок), откусил от нее немного и стал жевать, внимательно наблюдая за выражением лица Левковича. С одной стороны, вроде как дружеский разговор, а с другой — почти допрос.

Хмеля от выпитого Алтунин не чувствовал. Так было всегда — в возбужденном состоянии водка его не брала, только настроение немного улучшалось. Полезное качество для оперативного работника, которому иногда приходится пить с осведомителями, а то и с бандитами. В банды Алтунина до войны засылали трижды — один раз в Ленинграде, один раз в Туле и один раз в Твери. Для засылки принято приглашать сотрудников из других городов, которых местные урки в лицо не знают. Москва, на что уж большой город, а все сотрудники органов давно «срисованы».

Левкович заметно напрягся, стрельнул глазами влево-вправо, поиграл желваками, изобразил нечто вроде улыбки и сказал:

— Да ну тебя, Вить, не выдумывай. Я просто спросил, любопытно же.

Алтунин не торопясь доел картофелину и сказал, глядя в глаза Левковичу:

— Завтра утром я доложу о твоем интересе, Фима. Не обижайся, я обязан это сделать. Твое упрямство не оставляет мне выбора.

Левкович вздрогнул и начал бледнеть.

— Посмотрим, что ты скажешь под протокол, — жестко закончил Алтунин и встал, давая понять, что дружеские посиделки-разговоры закончились.

У Левковича было три пути — сказать правду, попытаться купить молчание Алтунина и попытаться заставить его замолчать навсегда. Последний вариант Алтунина сильно не беспокоил, хоть здоровье уже не то, что раньше, но на Левковича его хватит. Можно было и оскорбленную невинность изобразить, но этот вариант, годный только для дураков, Алтунин даже не рассматривал. Фима Левкович был умным человеком и на такое бы не пошел.

— Сядь, — дрожащим голосом попросил Левкович. — Сядь, пожалуйста…

Алтунин сел. Сидящему легче вцепиться в глотку, но Левковичу явно было не до этого. У него дрожали не только голос, но и руки, и губы, и черты лица, казалось, дрожали, и от того выглядели какими-то расплывчатыми. «Поплыл человек», называл подобное состояние начальник отдела. Поплыл — это хорошо, больше шансов, что правду скажет.

— Ты, Вить, чего не надо не думай, — Левкович заискивающе улыбнулся и как-то по-собачьи преданно посмотрел на Алтунина, — а то, небось, в бандитские пособники меня уже записал…

— Пока еще не записал, — ответил Алтунин, сделав ударение на слове «пока».

— Дело в том… — Левкович нервно сглотнул и с видимым сожалением покосился на пустую бутылку, — дело в том, Витя, что Арон Самуилович — мой отец. Настоящий отец. Такие вот дела…

Много чего мог ожидать Алтунин, но не такого.

— Туфту гонишь! — вырвалось у него сгоряча.

Начальство время от времени начинало бороться с употреблением словечек и выражений из блатного жаргона, но это рвение быстро иссякало. Да, сотруднику органов не к лицу изъясняться на фене, да, все понимают разницу между нами и ими, но что уж поделать — с кем поведешься, от того и наберешься, как гласит народная мудрость. Само начальство в гневе или раздражении тоже переходило на «музыку».[14]Во время недавнего собрания, посвященного предстоящей отмене комендантского часа, комиссар Урусов сказал: «Я с вас с живых не слезу, если преступность хоть на полпроцента вырастет». Вроде бы не выросла, если судить по маю, даже снизилась немного, не иначе как угроза подействовала.

— Не гоню! — ответил Левкович, и прозвучали эти слова так, что Алтунин ему поверил. — Арон Самуилович, папой я его так называть и не научился, был знаком с моей мамой с детства, мама ведь, тоже из Шклова. В Москву она приехала уже будучи замужем, но встретила старую любовь и все закрутилось по новой. Отец мой, то есть мамин муж, Наум Левкович, ничего не знал, или, может, только притворялся, что не знает. А мне мама сказала, когда Наум Янкелевич умер. И познакомила меня с настоящим отцом. Не скажу, что мы с ним сильно сблизились, но родственную душу сразу чувствуешь…

Левкович всхлипнул раз, всхлипнул другой, а потом закрыл лицо ладонями и совсем не по-мужски разрыдался. Чужие слезы Алтунина давно не трогали, на допросе плачет или пытается пустить слезу каждый второй, но это был особый случай. Неловкий случай. Пригласил человека в гости, подпоил и начал пугать. А человек свой, сотрудник НТО Фима Левкович, не урка какой-нибудь… У Фимы, оказывается, драма — отца убили. Фима, конечно, тоже дурака свалял, мог бы и сразу правду выложить, не юлить. Сын за отца не ответчик, это сам товарищ Сталин сказал, но Фиму понять можно — неудобно как-то… А он, чудило гороховое, начальнику отдела про Фимин интерес уже рассказал. Кругом нехорошо вышло.

Алтунин похлопал Левковича по плечу, принес ему с кухни свежей воды, спустил хорошенько, чтобы ржавчиной не отдавала, а когда тот немного успокоился и отнял руки от лица, сказал, надевая пиджак:

— Ты посиди немного, я сейчас.

Левкович кивнул.

— Ты чего лишнего не думай, — обернулся с порога Алтунин, сообразив, что его отлучка может быть истолкована превратно — например, как попытка тайком вызвать наряд от соседей. — Я чего-нибудь выпить принесу.

— Хорошо бы, — выдохнул Левкович и полез в карман за деньгами, но Алтунин уже ушел.

Тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить рано ложащуюся соседку Анисью Николаевну, Алтунин прошел по коридору, тихо открыл дверь, тихо вышел, и так же тихо притворил ее, но не до конца, чтобы не щелкать зря защелкой замка и не греметь ключами — за минуту ничего не случится. Затем он спустился по лестнице на первый этаж и трижды позвонил в дверь второй квартиры.