Читать книгу "Окно в Европу - Михаил Ахманов"

– Что ты, дядька Свенельд, все о деньге да о деньге! – перебил Чурила. – Дай про латынян спросить!

– А почто ты о них любопытствуешь? – молвил Хайло.

– Как же! Мы вот к хазарам посланы за волхвом еудейским, а другие в Рим и Ехипет едут. Ну, про ехипетску веру ты нам не раз сказывал, а про хазар я от бабки знаю… А о латынянах – ничего! Не дело это. Вдруг государь повелит их веру принять? И чего тогда будет? Как молиться, какие класть поклоны и что тащить их богу: козу, овцу или, положим, гуся?

Сотник почесал в затылке. Вопросы были непростые, но резонные, и всяк киевлянин, суздалец или новеградец мог спросить о том же. А кого спрашивать? Конечно, людей бывалых, поживших в чужих краях, к которым Хайло и себя причислял. Рука его вновь потянулась к затылку, но тут он вспомнил Марка Троцкуса с его любимой клятвой и уверенно произнес:

– Главный бог у них Юпитер. Такой хмырь бородатый, любит молнии метать и по бабам шастать.

На этом сведения Хайло почти кончались, так как Марк, ярый безбожник, о латынской вере говорил вскользь, а больше толковал о пролетариях и братстве народов.

– Бородатый и молнии мечет… – повторил Чурила. – А в чем же отличка от нашего Перуна?

– Из мрамору он, а наш – дубина деревянная, – пояснил сотник. – И кровью его не мажут, а курят перед ним травки благовонные. И еще… – Хайло сморщился, припоминая храмы, виденные в Цезарии, и добавил: – Скотину и гусей с курями к нему не тащат, жертвы он чистоганом берет, монетой то есть.

– А кому те жертвы идут? – не отставал Чурила.

– Кому! Жрецам, понятно дело. Говорили мне, что жрецы в Риме первые богатеи. В золотых одежках ходят.

– Это что ж получается! – Чурила даже в костер плюнул. – Мало нам своих захребетников, так еще и латынских будем кормить! Нет, я лучше к еудеям прислонюсь. Бабка сказывала, что та вера сурьезная, священство лишь книгу мудрую читает, а денег не просит.

Свенельд хлопнул себя по брюху и захохотал.

– Дурка ты, молодой, совсем глупый! Кто волховать, тот и деньги получать! Других найн!

– Бабка сказывала, что в той книге… – начал Чурила, но варяг только отмахнулся.

– Слушай бабка, ха! А на деле так: кто книгу читать, тоже хочет жрать. А того больше те, кто книги писать. Без кун и талер книги никак не писаться.

Они помолчали. Сотник уже клевал носом, но тут Чурила опять залюбопытничал:

– А какие еще есть латынские боги? Вот, скажем, решил я с девкой слюбиться, так кому поклоны класть?

– Венус, – буркнул Хайло, не открывая глаз, – Венус и ее сынку Иротику. Только та Венус дюже развратная баба… Шалава! Всем дает, кто ни попросит…

– Вот это по мне! – оживился Свенельд. – Цигель, цигель, ай люлю! Это я уважать! И чтоб даром! Давай, сотник, говори-рассказывай. Как дает, в какой позишн? На карачках или там…

Но Хайло скабрезностей не любил, а потому, приоткрыв один глаз, распорядился:

– Будешь первым сторожить, вот тебе и вся позишн. Чурила за тобой, а я перед рассветом. Глаз не смыкать, винтарь держать под рукой! Не дерьмо везем, а княжью грамоту!

Он заснул, но сон его в ту ночь был беспокойным. Привиделся ему давешний волхв, которого он угостил нагайкой, – будто стоит тощий хмырь посередь шляха с раскинутыми руками, закрывает дорогу, трясет лохмами и вопит: «Проклинаю! Проклинаю тебя! Самое дорогое потеряешь!» Плеть в том сне была тяжелой, и Хайло никак не мог ее поднять, только прошептал на египетском: «Ах ты, сука патлатая! Чтоб Сет плюнул тебе в пиво ядовитой слюной!»

* * *

Донской шлях был на удивление пустым. Степные волки, зайцы да сайгаки – этого сколь угодно, а вот люди попадались нечасто. Дважды встретили подводы, груженные вином, изюмом, урюком и прочей сладкой южной снедью, а еще обогнали караван новорусского купчины – он вез винтари и порох для казаков, а в Хазарию – дорогих куниц и соболей. Обоз был большим и с крепкой охраной, а подводы мелких торговцев – только с хозяевами и возчиками. Эти полагались на удачу, на то, что степь широка, шлях долог, а потому лихие люди их не выследят. А людишек таких, что шалили в степи, стало втрое против прежних лет – кто с голодухи шел в разбойники, кто по природной свирепости, кто бежал с уральских рудников и сибирской каторги. Ходили слухи, что жизнь там не малина – держат в бараках за прочным забором, кормят впроголодь, заставляют лес валить и плетей не жалеют. Та же каменоломня в Нубийской пустыне, размышлял Хайло, озирая степные просторы, та же каменоломня, только с поправкой на климат и местные традиции.

Шлях тянулся бесконечно, мимо высоких ковылей и холмов с каменными истуканами, мимо балок и редких речушек, заросших кустарником да ивами, мимо дубовых и кленовых рощиц и лугов, где паслись чуткие сайгаки. Кони шли мерной рысью, летела пыль из-под копыт, стучала сабля, ударяясь о стремя, пел протяжные песни Чурила. Под эти звуки приходили к сотнику воспоминания – не о Египте, не о чезу Хенеб-ка и прочих боевых товарищах, а о других временах, не столь отдаленных. И то сказать: перевалило Хайлу Одихмантьевичу на пятый десяток, хорошо перевалило, а значит, мог он вспомнить всякое: и юность свою в Новеграде, и службу в Киеве, и сладкие губы Нежаны. Но сейчас вспоминался Азовский поход.

На хазар шли, воевать крепости у моря, жечь корабли, разорять города, громить хазарскую силу. Причин для войны имелось множество, и все серьезные: собирались биться за выход к морям, за торговые пути на восток и запад, за плодородные земли, где росла виноградная ягода, и, конечно, за отмщение набегов. Сейчас, став поумнее заботами Марка Троцкуса, Хайло понимал, что правды в тех резонах ни на грош. Новеград с успехом торговал на Балтике, малина да смородина были не хуже южных ягод, и не так уж часто набегали хазары на Русь, а вот казаки грабили их всякое лето, да и зимами тоже. Правда состояла в том, что коль народу на Руси плохо живется, непременно надо отыскать виновного – конечно, не князя с боярами, не чиновников-мздоимцев, не тиунов с дубинками, а настоящего вражину, и лучше всего инородца. Так что если б не было хазар и всякой шантрапы в Европах, пришлось бы малевать кикимор из китайцев или тех людишек, что жили в заокеанских Америках. Но, к счастью, хазары были рядом – иди и бери.

И пошли по государевой воле. Двигались степью четырьмя колоннами, везли снаряды и орудия, статую Перуна и котлы для каши, лестницы для штурма крепостей, горючее масло для поджогов и веревки для пленных. Хайло тогда не в княжьей охране служил, а числился ратником пятой сотни в конном полку имени Вещего Олега. Полк был ударным; бросили его на линию азовских укреплений, где половина и легла под пулеметами. Другую половину, вместе со всей разбитой армией, хазары гнали по степи, забрасывали с цеппелинов бомбами, давили танками, и не будь под Хайлом добрый конь, не увидел бы он ни Киева, ни милой своей Нежаны. Добрались до Зашибеника, где были отрыты окопы, сели в них и приготовились отдать концы: воевода – не Муромец, другой, потом разжалованный князем, – велел стоять насмерть. Но хазары на штурм не пошли, а расставили по холмам артиллерию и предложили замириться – но на тех условиях, какие угодны кагану. Князь Владимир их принял; ясно было, что в ином случае перебьют рать из пушек, а дней через семь каган и до Киева доберется. Так что Хайло вернулся к Нежане без славы, зато живой.