Читать книгу "Анатомия любви - Спенсер Скотт"

– Ты вынужден говорить так, – отозвался я.

– Ничто не вынуждает меня говорить так. И иначе тоже.

– Нет, вынуждает. Тебе приходится говорить, что он хороший, потому что он адвокат наподобие тебя.

Я испепелял их взглядом, дожидаясь ответа. Однако они молчали. Они не вздыхали, не пожимали плечами, даже пальцами не шевелили. Их глаза были устремлены в пустоту, футах в трех-четырех левее моего лица: так смотрят люди, на которых кричишь во сне.

Наконец Роуз сказала:

– Как мерзко.

– Дело в деньгах? – спросил я.

– Ты же знаешь, что нет, – ответил Артур.

– Потому что, если дело в деньгах, я достану денег. Дед даст мне. Хороший адвокат обойдется ему дешевле, чем мое содержание здесь. Я хочу самого лучшего. Хочу самого проницательного и настырного, хотя бы с небольшим авторитетом – ради всего святого! – того, кто не сдается за просто так, смеясь над своим поражением. Мне требуется тот, кто умеет дергать за ниточки, оказывать давление и договариваться. Тэд не такой.

– Дэвид, у него прекрасный послужной список, – сказал Артур.

– Только он ничего не делает для меня.

– Ты думаешь, можно нанять человека со стороны и он будет так же предан, как Тэд? – поинтересовалась Роуз. – Человек, который боролся за права других задолго до твоего рождения?

– Не желаю ничего об этом слышать! – Я хлопнул себя по рубахе раскрытой ладонью, жестом простодушным и озлобленным. – Я хочу другого адвоката. Я бы нашел сам, но как я могу? Если вы не сделаете этого для меня… Вы должны это сделать. Скажите Боуэну, что он уволен. Он больше не имеет никакого отношения к этому делу. Когда кто-нибудь в следующий раз заговорит о моем деле, это должен быть адвокат совершенно другого типа, а не пустое место с остатками супа на галстуке. Я хочу самого лучшего. Я хочу выбраться отсюда. Это совершенно несправедливо. Лучше найдите мне другого адвоката, даже если он будет из тех, кого вы ненавидите.

Глава 3

В конце концов они нашли нового адвоката, и он был из тех юристов, которых они действительно терпеть не могли, с конторой в Ригли-билдинг и с портретом мэра Дейли на стене, но даже этому адвокату потребовалось почти два года, прежде чем суд разрешил мне вернуться домой.

Глава 4

Они забрали меня домой в середине августа, в день, казавшийся нереальным из-за погоды, разыгрывающей собственную мелодраму. Я сидел на заднем сиденье их машины с коричневым чемоданом на коленях, словно солдат в переполненном вагоне. Мой единственный друг в Роквилле, парень по имени Уоррен Хокс, который сменил три подобных заведения, сказал, что лучший способ переезжать – оставаться по возможности совершенно безучастным, и я крепко сжимал свой разум, как будто в голове у меня выросли две руки. Машину вел Артур, и каждый раз, когда он глядел на меня в зеркало заднего вида, он снимал ногу с педали газа и «форд» замедлял ход. Роуз произнесла две фразы, которые я запомнил: «Мы едем этой дорогой в последний раз» и «Интересно, слышал ли ты, что в последнее время наблюдается всплеск антисемитизма». Мы ехали обратно по узкому шоссе, самой короткой дороге до Чикаго, которую они нашли совсем недавно. По обеим сторонам тянулись поля почти сжатой кукурузы, напирающей на обочину, словно зрители в ожидании парада. У нас над головой стенал гром, и сначала на западе, а потом на севере по небу заметались платиновые молнии – на миг наступала тишина, после чего раздавался оглушительный электрический треск. Кукурузные поля заливало светом, воздух стал густым, тяжким, почти пурпурным. Не прошло и получаса, как полил такой сильный дождь, что казалось, будто на лобовое стекло выплеснули серебристую краску.

Непогода каким-то образом подчеркивала мое молчание, вынуждая Роуз с Артуром расстраиваться в день, на который они возлагали такие надежды. Я и сам чувствовал, что расстраиваю их. На самом деле я не хотел этого, однако не осмелился завязать светскую беседу. Я был уверен, что если позволю себе проявить инициативу, то совершу что-нибудь такое, что опозорит меня и приведет в ужас родителей. Я мог закричать, заплакать, мог свернуться клубочком на заднем сиденье и шептать: «Я боюсь». Было лучше и безопаснее оставаться безучастным, насколько позволяли мои взбудораженные чувства, и уже скоро Роуз с Артуром окутало дымкой молчания, которую я породил. Мы всё ехали и ехали, медленно из-за дождя, вздрагивая время от времени, когда молнии ударяли совсем близко и громыхало так, что казалось, будто ломаются твои собственные кости. Мы ехали мимо маленьких городков, мимо церквей, торговых центров, наспех выстроенных домов в деревенском стиле, и всю дорогу нас сопровождала гроза, разыгрывая свою безумную драму. В какой-то момент я задремал и проснулся, словно от толчка, усиленного долгим раскатом грома. Мой чемодан свалился с коленей и балансировал на хребте карданного вала, проходящего под полом машины. Я поглядел на колено – чемодан оставил на нем идеально ровный прямоугольник пота.

– Ты проснулся, – произнес Артур, глядя в зеркало заднего вида.

Машина замедлила ход. Снизу доносился пронзительный гул, и я увидел, что мы проезжаем металлический мост. Мы были в Чикаго, пересекали удивительно прекрасную реку Чикаго, которая двигалась под нами, словно расплавленный свечной воск.

Родители привезли меня домой, в свою темную квартиру на Эллис-авеню – улице, которую многие больше не считали безопасной. Время от времени Роуз с Артуром заговаривали о переезде, однако опасались реакции соседей. Мои родители прожили в этой самой квартире все годы своего брака. Она находилась в массивном каменном здании, белый цвет которого был цветом старого надгробия. Примерно в квартале отсюда располагалась лаборатория физических исследований, где проводились работы по изготовлению первой атомной бомбы, а через улицу находилась одна из библиотек Чикагского университета. Однако мы жили западнее университетской территории, и вокруг нас было полно пустых участков, на которых некогда стояли дома – печальные свидетельства того, что жившим здесь семьям не хватало средств. Университетские преподаватели с семьями давно покинули наш дом, и, когда мы остановились перед ним, проделав долгий объездной путь, уводящий как можно дальше от бывшего квартала Баттерфилдов, я заметил, что новые жильцы первого этажа заклеили окна желтой бумагой, а толстое овальное стекло во входной двери сплошь в трещинах, как будто в него попал камень или пуля.

Неся свой чемодан, я поднялся по лестнице вслед за родителями. На втором этаже кто-то готовил карри, а когда мы поднялись на следующую площадку, я услышал «When a Man Loves a Woman» Перси Следжа. Артур шел впереди, держась одной рукой за перила из темного дерева и поигрывая ключами в другой. Роуз, кажется, шла как-то по-новому осторожно, на каждой ступеньке она поднимала ногу выше, чем требовалось. Пытаясь успокоиться, я тащился сзади, а потому заметил маленький мокрый листок, прилипший к подметке ее туфли на высоком каблуке. Стены подъезда были выкрашены в светло-коричневый цвет. Наши тени изгибались и разрастались, пока мы поднимались на третий этаж. Я старался приободриться, повторяя себе: «Я дома, я дома». Однако мой внутренний голос звучал скептически и неуверенно, и я только делал себе хуже.