Читать книгу "Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер"

И при всем при том, как уже было сказано, Шлессерер и не помышлял о разводе. Причем это было ясно как божий день даже Эрне Демпеляйн.

Эрна Демпеляйн была особой, в целом довольно невзрачной и в сравнении с законной супругой герра Шлессерера несколько более пышнотелой. В обнаженном виде она наверняка выглядела весьма привлекательно, но в одежде трудно было отличить ее от стенки. Она стала любовницей герра Шлессерера в пору работы ее на одном из принадлежавших ему предприятий – не ручаюсь за точность моих сведений, но она занимала какую-то скромную должность, кажется, помощницы учетчика электролампочек. Шлессерер был не из тех, кому надо было разжевывать уместность принципа: «Не блуди, где живешь, и не живи, где блудишь», ему он следовал неукоснительно, и вскоре, сразу же после первого соития, Эрна Демпеляйн подала заявление об уходе. Шлессерер подыскал ей непыльную работенку, на которой она пребывала до полудня – для него весьма важно было, чтобы после обеда он мог располагать ею по своему усмотрению. Естественно, разницу в оплате приходилось покрывать из своего кармана, но это вряд ли составляло для него проблему. Для фройляйн Эрны Демпеляйн была снята квартирка с удобным для Шлессерера местоположением, то есть не слишком близко, но и не слишком далеко от его особняка в стиле модерн.

Упомянутая фройляйн Демпеляйн была не первой его любовницей за годы пребывания в браке. У нее были две или даже три предшественницы, быстро сменившие одна другую, а затем Шлессерер имел более продолжительную связь с одной студенткой из Португалии по имени Мария Назаре, приехавшей в Германию изучать немецкий язык. В конце концов она стала Шлессереру в тягость – не только потому, что явно превосходила его по части интеллекта, но еще и оттого, что не утруждала себя конспирацией, что заставило Штегвайбеля – в ту пору уже достигшего статуса правой руки Шлессерера – предполагать, что она жаждала скандала и разрушения брака Шлессерера, с тем чтобы самой занять место фрау Шлессерер. Назаре, каким бы чувственным ни был исходивший от нее эротизм (по словам Штегвайбеля, она была непревзойденной эксгибиционисткой), превратилась для Шлессерера в адовы муки, и он с ней в конце концов расстался, отфутболив ее Штегвайбелю – тому было даровано высочайшее позволение даже влюбиться в португалку, которым, надо сказать, тот вскорости и воспользовался, невзирая на природное чувство юмора, и связь их продолжалась несколько лет вплоть до отъезда Марии Назаре в Португалию.

Правопреемницей Марии Назаре стала Эрна Демпеляйн. Будучи в известной степени прямой противоположностью Марии Назаре – глупа как пробка, тиха, как мышь, послушна, как рабыня, к тому же наделенная чувственной, чуточку животной эротикой, она стала для Шлессерера отдохновением. Знала ли фрау Шлессерер о похождениях своего муженька, догадывалась ли она о них, неизвестно. Скорее всего, как мне подсказывает опыт, она, как и большинство жен, предпочитала не знать того, что нарушило бы ее покой и комфорт.

Психолог, которому в ходе процесса надлежало пройтись по закоулкам души Эрны Демпеляйн, оценил ее интеллектуальные способности, как примерно равные таковым умеренно одаренной гориллы, то есть глупость ее сомнений не вызывала, однако, что случается, согласитесь, нечасто, фройляйн Демпеляйн сумела обратить даже свою глупость себе на пользу: она прекрасно сознавала, что глупа. И рассуждала о своей глупости, как другие рассуждают о докучливой, но, увы, неизлечимой, хоть и не представляющей опасности для жизни хвори. И, что также установил психолог, эта особа была настолько сосредоточена на Шлессерере, что имелись все основания говорить о сильнейшей психологической зависимости от этого человека.

Все изложенное выше, как вы вскоре убедитесь, не предвещало для Шлессерера ничего хорошего.

Я присутствовал на допросах Демпеляйн как представитель прокуратуры, хотя сам в них не участвовал. Позже я лично возглавил повторное расследование. Вследствие важности ее показаний допросы Демпеляйн проводились следственным судьей. Я близко знал этого человека, он не был ни карьеристом, ни буквоедом, а человеком совершенно иной мотивации, я не собираюсь сейчас говорить об этом, ибо это завело бы меня бог знает куда. Короче говоря, я не сомневался, что допросы Эрны Демпеляйн будут проведены надлежащим образом.

Демпеляйн, которой в ту пору успело стукнуть сорок, находилась на пике увядания, если можно так выразиться, и прекрасно это понимала; деловито и монотонно, без следа какой бы то ни было плаксивости она излагала допрашивающему ее следственному судье ход событий.

Она без каких бы то ни было оговорок признала свою вину, я бы даже сказал, с некоторой долей облегчения. Демпеляйн, по ее словам, сама приобрела пеларгонию, после чего поехала в город, нашла особняк Шлессерера и позвонила в дверь – она знала от Шлессерера, что, кроме фрау Шлессерер, дома никого нет. Ей отперла фрау Шлессерер, она, Демпеляйн, «в знак примирения» протянула ей пеларгонию, назвала себя и заявила последней, что, мол, пришло время объясниться. Что и как говорить, как она утверждала, ее наставлял сам Шлессерер. Фрау Шлессерер была явно смущена, даже растеряна, но все же оставалась дружелюбной, впустила ее в дом, несмотря на ранний час и на то, что она явно только что поднялась с постели, поскольку вышла к ней в купальном халате…

– Фрау Шлессерер знала, кто вы… то есть что вы – любовница ее мужа?

– Вполне возможно, – ответила Демпеляйн, – она сказала, что не понимает, в чем нам с ней объясняться, но пригласила меня сесть и даже предложила яблочной водки. И себе налила, а когда она отошла поставить пеларгонию на столик, я всыпала средство ей в рюмку. Средство это мне дал Шлессерер. Она выпила, но не умерла. Только сказала: «Что-то я не пойму, на вкус – как дерьмо…» Наверное, это и были ее последние слова, потому что она тут же побежала в ванную и там… Там ее вырвало, раз, потом другой, третий… Ну, я взяла пояс от манто, набросила ей на шею и стала затягивать. Никогда бы не подумала, что все будет так легко.

– А дальше? – спросил ее следственный судья.

– А дальше она умерла. А я ушла. Пеларгонию я так и оставила стоять на столике.

– А почему вы так поступили?

– Как почему? Это же был мой ей подарок. И не важно, жива она или мертва. Подарок есть подарок.

– Да нет, я спрашиваю, почему вы ее убили?

– Ах, это… Потому что герр Шлессерер велел мне это сделать.

– Вы что же, все готовы были выполнить, что он вам скажет?

Посмотрев на пальцы, Эрна Демпеляйн, помедлив, ответила:

– Да.

После этого Демпеляйн было велено увести, ушел и ее адвокат, а я имел краткую беседу со следственным судьей.

– Ну и что вы об этом думаете? – поинтересовался у него я.

– Разве я решаю? – ответил он. – Как вы понимаете, я имею в виду все-таки…

– Все-таки что?

– Все-таки следует отделять мораль от справедливости.

Ну, мои уважаемые дамы и господа, приятная обязанность напоминает о себе, а наша сегодняшняя задача воистину огромна. Скрипичный квартет Равеля… Хорошо, что все мы хорошо знаем друг друга и что нас никто не слушает. В особенности сам маэстро Равель.