Читать книгу "Дикие пчелы на солнечном берегу - Александр Ольбик"

Запрокинув голову, он провожал взглядом эскадрильи высоко летящих стрекоз. Теплый поток воздуха вынес их к самому гребешку крыши, и одна из стрекоз, испугавшись, видимо, такой высоты, зацепилась лапками за солому и замерла. В ее крылышках играла радуга, искрились бисеринки света.

Надоело сидеть без дела, и Ромка с самой верхушки завора во весь дух побежал вниз, по сухой глинистой, словно терка, дорожке. Не успев затормозить, полетел в канаву, сильно ударился локтем о камень. Больно было, но не заплакал. Полежал, полежал и начал рвать росший здесь в избытке щавель.

Ромка лег на спину и принялся смотреть в небо, понемногу накаляющееся зноем и теряющее утренние краски. Рядом стрекотал кузнечик, и ребенок, сквозь стебельки травы, вглядывался в пушистую зелень, желая подкараулить шустрого «кузнеца». И когда висок вплотную притерся к земле, слуха коснулся далекий, незнакомый звук. Через каждое новое мгновение он становился все отчетливее и отчетливее, и Ромка понял, что к хутору приближается что-то неведомое и, возможно, опасное. Он приподнялся на руках и завертел головой.

Звук нарастал со стороны Дубравы, и будь Ромка поопытней и повзрослей, он, возможно, сравнил бы нарастающую трескотню с барабанным боем. Ромка вскочил с земли и изо всех силенок пустился улепетывать домой.

Когда он оказался наверху да еще за углом пуньки, осмелился взглянуть на дорогу. Из-за поворота, в растенину мчалась лошадь, запряженная в телегу. Человек, стоящий на ней но весь рост, неистово погонял животное концами вожжей, и лошадь изо всех сил рвалась вперед. Когда телега приблизилась, Ромка увидел, что в ней нет левого заднего колеса и ось, тырчками касаясь булыжников, высекала крупные искры. И как ни сноровист и крепок был конь, из-за сбивки ритма, которую то и дело создавала падающая и вновь подскакивающая ось, надежды оторваться от погони у возницы, пожалуй, уже не было. Понимая это, он резко взял вожжи на себя, и лошадь взвилась на дыбы, заржала от боли, ибо удила впились ей в углы губ. Лошадь остановилась. С нее хлопьями сползала пена, а откуда-то с живота, что сильно удивило Ромку, полилась обильная медового цвета жидкость.

Человек, спрыгнув с телеги, лихорадочно стал сдирать ту с передка, как лишний опасный груз. За поворотом уже слышались другие звуки — треск мотоциклов.

Когда наконец телега упала на бок, возница, то и дело поправляя съезжающую под руку винтовку, стал усаживаться на передок. Он уперся ногами в оглобли и, намотав вожжи на кисти рук, тронул лошадь. Та дернулась, рыскнула, словно подлаживаясь к новому грузу, и удостоверившись, что он как раз по ее силам, ошалело рванула вперед! Оставшиеся два колеса уверенно пошли по песчаной бровке — бесшумно, накатисто. Ездок оказался к Ромке спиной, и он увидел на ней башлык с развевающимися белыми тесемками. И показалось ему, что он узнал в этом человеке ночного гостя, и ахнул, когда в дыму промчались мимо несколько мотоциклеток с колясками.

Ромка не мог оторвать взгляда от погони. Он пружинисто напрягся, словно все свои силенки хотел передать лошади, увозящей человека к следующему повороту. До него уже оставалось несколько метров, когда раздалась пулеметная очередь. Она грубо подмяла под себя треск мотоциклов, и эхо от нее двоекратно отстегнулось от леса.

От страха Ромка зажмурил глаза. Когда он их снова открыл, то увидел неприглядную картину человеческих дел. Лошадь, не дотянув до спасительного поворота, резко подала вбок и заплетающимися ногами начала идти поперек большака. Через дорогу ее уже вела смерть и, доведя до противоположного края большака, заставила животное вскрикнуть и рухнуть на землю. Голова лошади пыталась приподняться, чтобы оглядеться и узнать причину, помешавшую ее стремительному бегу.

Человек, сброшенный с передка, не удержал равновесия и полетел на дорогу. Но тут же извернулся, приподнялся, встал на одно колено и начал стаскивать со спины винтовку. И, не меняя позы, стал стрелять.

Ромка не слышал, как звякает затвор, только видел плоское движение руки — это стрелок досылал в ствол очередной патрон. После каждого выстрела над его правым плечом взвивалось легкое облачко-дымок.

Мотоциклы, несшиеся по середине большака, вдруг лошли вразбежку, чтобы не нарваться на пулю. Но такой маневр был чрезвычайно опасен. Один мотоцикл, который слишком рьяно взял к краю большака, сорвался в кювет, трижды перевернулся, разбросав по сторонам седоков. Водитель другого мотоцикла, очевидно, убитый за рулем, склонился туловищем в сторону коляски, и его, точно, тряпочную куклу, начало выбрасывать из седла.

Когда раздался пятый выстрел, человек с башлыком поднялся с колена и побежал в придорожные кусты. Однако его настигла пуля: вытянув вперед руку с винтовкой, он упал лицом на большак. Передний мотоциклист обогнул убитого человека, но не остановился — несколько метров проехал вперед и, резко развернувшись, поставил машину поперек дороги.

К убитому подошли два немца, и один из них ударил ногой по лежащему человеку, а затем той же ногой, словно бревно, перевернул его лицом к небу.

Ромка не слышал голосов, только стук своего сердца и хор вновь оживших кузнечиков. В березняке закричал удод, видно, давая кому-то знать, что тревога отменяется. Птицы и насекомые, потревоженные выстрелами и притаившиеся на время в траве и в купах деревьев, снова ожили, словно радуясь летнему дню. И лишь один Ромка не поддался обману солнечно-зеленой тишины. Он видел ярко освещенный солнцем большак и зловещие фигуры людей, волокущих за ноги человека в дождевике.

Убитого бросили в коляску, и вскоре раздался треск моторов, и трехколески направились в обратную сторону. Но немного проехав, мотоциклы притормозили и стали ждать, пока трое солдат пошли узнавать о судьбе товарищей и машин, сорвавшихся в кювет.

Когда мотоциклы вновь взревели и пошли в тряске по булыжнику, Ромка перекрестился и стал беззвучно просить боженьку, чтобы люди на дороге больше не останавливались и, как можно быстрее, проехали мимо. Он нарочно стал смотреть в другую сторону, надеясь таким способом обмануть время. И на слух ему стало казаться, что моторы ревут так, как будто собрались в дальнюю, безостановочную дорогу, и Волчонок, уже уверовавший в это, решился зырнуть на большак, как вдруг гул моторов с высоких нот перескочил на низкие и тут же замер.

Мальчуган не хотел верить своим глазам: немцы остановились как раз напротив дорожки, ведущей на хутор. И услышал речь — гортанную, грубую, знакомую и как будто понятную. Во всяком случае, он понял ее зловещую интонацию. Ох, как много было в ней колеблющих душу звуков! Ромка аж присел, спрятавшись в высоких кустиках полыни.

Четверо вооруженных людей стали бегом подниматься на завор. Они бежали врассыпную, но не по дорожке, а рядом, по склону, как несколько минут назад мчались на мотоциклах по большаку. И эта похожесть движений машин и людей больше всего пугала Волчонка.

Глаза бегущих были обращены наверх, взгляды внимательны и жестки, готовые к нападению и любой другой неожиданности. У того, кто был к Ромке ближе, тяжелый, загребастый шаг, острый, отходящий от лица торчком нос. Бросилась также в глаза Волчонку синяя дорожка, бегущая от левого уха к плотно стиснутым тонким губам.