Читать книгу "Карающий ангел - Елена Ярошенко"

После ужина он долго услаждал нас с Марусей чтением своих загробных виршей, и только моя явная, неприличная и недвусмысленная зевота дала наконец ему понять, что поэтический вечер завершен. Жестоко, но моя душа имеет право быть глухой к чьим-то сердечным стонам, не так ли? Поэт откланялся и поплелся к себе в номера.

— Леля, ты очень сурова с ним, — обиженно сказала Маруся. — Конечно, Варсонофий бывает слегка назойливым, но он ведь такой ранимый! Он придет в отчаяние, думая, что его стихи не пришлись тебе по вкусу.

— Ничего, зато у него будет стимул заняться шлифовкой своего творчества. Я заметила, что у него хромает размер… Неумеренные восхваления не идут поэтам на пользу, им необходимо что-нибудь отрезвляющее! Ну да Бог с ним, Маруся, к делу! — С меня мгновенно слетела вся наигранная сонливость. — Сейчас я покажу тебе любимую коллекцию моего первого мужа.

Я заперла изнутри дверь в кабинете во избежание несвоевременного появления любопытствующей прислуги, достала из китайской вазы ключик от музыкальной шкатулки с секретом, в потайном ящичке которой хранился еще один ключ. Им я открыла большой ларец, спрятанный в нижнем, закрытом отделении книжного шкафа, в свою очередь запертого на ключ, извлеченный из полой мраморной подставки под бронзовой собакой.

— И как ты ухитряешься запомнить, где какой ключик? — удивилась Маруся. — Я бы уже все перепутала и никогда не смогла бы открыть ни один замок.

— В данном случае невольно приходится проявлять осмотрительность. Подальше положишь — поближе возьмешь! Смотри. — Я откинула крышку ларчика и продемонстрировала подруге разнообразные пистолеты, к которым мой первый муж питал слабость всю свою недолгую жизнь. — Покойный господин Малашевич, будучи офицером, очень любил стрелковое оружие. И когда он решил застрелиться, у него был неплохой выбор орудия для самоубийства…

— Прости, Леля, а почему он вдруг надумал свести счеты с жизнью?

— Вероятно, полагал, что судимость не украсит его репутацию. Ты же знаешь этих мужчин — сначала у них не хватает ума или воли, чтобы не проигрывать в карты казенные деньги, а потом они изображают «человека чести», хотя пустить себе пулю в лоб — дело пустое и не приносящее практической пользы никому. На мой взгляд, больше чести в том, чтобы попытаться погасить растрату. Ну ладно, оставим Малашевича, мир его праху, в покое. Выбери себе оружие.

— Зачем?

— Затем, что нас преследует некий тип, и каковы его намерения — пока неясно. Позволь напомнить тебе, что одно покушение на тебя, вернее, на нас, уже было. Мы уже могли разбиться на твоем авто с неисправными тормозами и составить компанию господину Малашевичу в мире ином. Представляю себе, каким буйным цветом расцвела бы поэзия Сони Десницына после твоих похорон! Но лучше уж ему обойтись без дополнительных стимулов для творчества… Надо попытаться хоть как-то защитить себя от возможных покушений в будущем. Поэтому нам с тобой придется вооружиться и в случае необходимости — без жалости стрелять!

— Леля, — пискнула Маруся, — мне еще не доводилось без жалости стрелять, но, кажется, я этого совсем не люблю!

— Ну будем надеяться, что до стрельбы дело не дойдет. Однако, как говорится, порох в пороховницах нужно держать сухим. Смотри, какие красавцы! — Я стала бережно разворачивать промасленные тряпицы и доставать оружие. — Хорош! Это — «смит-и-вессон». А вот этот — системы «браунинг».

— Можно, я возьму этот? — Маруся вытащила изящный дамский пистолетик с инкрустированной перламутровой рукояткой.

— Нет, голубушка, лучше возьми револьвер.

— Почему? Револьвер тяжелый и страшный, а пистолетик такой хорошенький, как игрушка…

— Почему? Потому что взведенный револьвер стреляет значительно быстрее пистолета! Это хоть маленькое, но преимущество в минуту опасности. Кстати, нужно подумать, где и как мы будем носить оружие. Не надевать же кобуру!

— Может быть, просто в сумочке?

— Из сумочки нелегко выхватить оружие внезапно, запутается застежка или какой-нибудь шнурочек, и готово — драгоценные секунды потеряны! Пожалуй, нужно будет сшить специальные подвески, чтобы прятать револьверы под одеждой, а в случае нужды — быстро достать. Корсажные ленты для этого вполне подойдут, они широкие и прочные…

— Леля, но ведь оружие, спрятанное под одеждой, будет нас полнить!

— Я думаю, общество простит нам некоторое несовершенство! Ничего, накинем сверху свободные ротонды, и револьверы не будут заметны.

До глубокой ночи мы вместе с Шурой шили секретные подвесные устройства для двух револьверов, а утром отправились в Кунцево и на какой-то дикой лесной полянке пристреляли оружие, потренировавшись на мишенях из консервных банок и пивных бутылок, в изобилии валявшихся под кустами.

Маруся, всегда любившая технику, прониклась нежностью и к револьверу, быстро овладев искусством чистить и заряжать его. Стрельба подруги была не идеальной по меткости, но злоумышленник, увидев в ее руках оружие, мог бы скончаться на месте хотя бы от неожиданности, а может быть, ей еще и попасть удастся!

Надо сказать, что свободная ротонда из белого кружева на шелковой подкладке, которую Маруся вынуждена была надеть ради маскировки оружия, необыкновенно шла ей. Никто не убедит меня, что женщинам, борющимся за равные права с мужчинами, запрещено быть красавицами. Напротив, мы должны показать обществу, кто именно является венцом творения!

А Маруся в белой ротонде казалась просто Венерой, появляющейся из морской пены. И этот облик, несомненно, подходил ей больше, чем костюм шофера.

К обеду намеченные в союзники Марусины родственники собрались в моем доме. С таким энтузиазмом родня слетается только к одру умирающего богатого дядюшки, но в данном случае речь ведь тоже шла о наследстве. Потенциальные члены Клуба обойденных не заставили нас разочароваться в своем выборе.

Варвара Филипповна Здравомыслова, вдовствующая внучатая племянница бабушки Терской, привела с собой сыновей Колю и Даню — студента и гимназиста в потертых форменных мундирах.

Мальчики были тихи, хорошо воспитаны и заметно стеснялись бедности. Мне сразу захотелось под каким-нибудь благовидным предлогом всунуть Марусиной тетке деньги на новую одежду для сыновей. Впрочем, и самой Варваре Филипповне не помешало бы сменить старую блузку цвета вчерашней овсянки на что-нибудь более элегантное.

Молодой художник, Андрей Дмитриевич Щербинин, был, собственно, не совсем в родстве с Марусей и ее семейством — он оказался всего лишь крестным сыном покойной бабушки, но с раннего детства Андрей так много времени проводил в доме Терских, что его привыкли считать своим.

Старая графиня, видимо, питала к своему крестнику самые нежные чувства — она оплатила его образование в Петербургской Академии художеств, купила ему студию в Москве и собиралась отправить его в двухгодичную поездку по Италии для совершенствования мастерства. В прежнем завещании крестной художник тоже был упомянут, причем сумма, ему предназначенная, могла считаться вполне внушительной.