Читать книгу "Профессор по вызову - Лючия фон Беренготт"

рявкнул так зло, что сидящая перед ним полуголая студентка ойкнула и подпрыгнула от неожиданности. И потеряла еще одну бретельку от лифчика. Теперь он держался исключительно на объеме ее сисек.

— Д-добрый вечер, профессор! — не растерялась, несмотря на испуг, Птичкина. — Про что у нас сегодня лекция?

Про твою задницу! — чуть было не заорал он, сжимая кулаки.

Как человек образованный, он понимал, что просто делегирует на нее свою злость, или по-простому говоря — переводит стрелки. А должен, на самом-то деле, злиться исключительно на себя — потому что сиськи… то есть Птичкина не виновата в том, что сиськи… в том, что у него в голове нет ни одной сись… то есть мысли, а вместо научных сисек… тьфу-ты, статей… одни… сиськи!

Твою ж МАТЬ!!

Зарычав, Багинский зажмурился и несколько раз вдохнул и выдохнул, заставляя себя вспомнить, о чем он читал хотя бы вот в самолете, пока летел сюда.

— С вами всё в порядке, профессор? — невинным голосом спросила эта негодница, которую он уже давно должен был иметь во все ее замечательные отверстия — вместо того, чтобы заниматься этой… клоунадой!

Однако теперь это было делом принципа. Неужели он настолько поплыл от пары каких-то сисек — пусть и весьма привлекательных — что не сможет и слова по делу сказать? Неужели его хваленый контроль над собой ничего не стоит?

Устыдившись, он постарался взять себя в руки и загробным голосом, представляя перед собой скучающие лица первогодок, произнес.

— Сегодня, господа студенты, мы обсудим статью профессора… ммм… Лившица, Пенсильванского университета, о значимости устной истории в сохранении традиций малых народов.

— Так нечестно, профессор, — робко перебили его с первого ряда.

Он открыл глаза и сердито уставился на полуголую Птичкину, которой по определению среди его первогодок быть не должно.

— В чем дело? Что тебе еще не нравится?

— Вы… вы не смотрите на меня, профессор, — вся красная, она опустила глаза, теребя край своей юбки. — У вас глаза закрыты. Так нечестно…

На мгновение он даже задохнулся от возмущения — с какой стати ему предъявляют все эти требования?! Машинально поднял руку к лицу — поправить покривившиеся очки… и вдруг, осененный идеей, сделал ровно наоборот — отвернувшись и делая вид, что восстанавливает дыхание, пальцем стащил очки чуть ниже, чем линия его зрения. И повернулся обратно. Птичкина тут же слегка расплылась в его глазах, пышные сиськи расфокусировались и перестали притягивать к себе столько внимания. Он всё ещё видел ее и всё ещё понимал, что перед ним почти голая девушка, но разница между предыдущей картинкой и нынешней была столь же значительной, сколь между обычной порнографией и японской — в которой скрывают половые органы.

Еле заметно Багинский выдохнул. И как он раньше не догадался пойти на эту маленькую хитрость?

Радуясь, что так и не решился на коррекцию близорукости, сунул руки в карманы и с вальяжным видом принялся прохаживаться мимо похожей на призрачное поведение Птичкиной.

— Профессор Лишфиц… — продолжил почти спокойно, — собирает артефакты, которые были воссозданы племенами, проживающими на Аляске. Именно воссозданы, потому что их естественное использование на благо племени было давно прекращено, а их выпуск утрачен. А так как письменность этих племен тоже давно утрачена, он смог доказать, что устная передача знаний играет в истории этих народов гораздо большую роль, чем было принято считать ранее… Таким образом…

Краем глаза он заметил какое-то движение и полуобернулся, успев отойти от Птичкиной на несколько шагов.

Девушка зачем-то встала. Молча, без лишних движений обняла себя руками и принялась… принялась… Боже, неужели она снимает с себя лифчик, признав поражение?!

Задохнувшись, Багинский поднёс руку к носу и толкнул дужку очков вверх, чтобы не пропустить момент, когда ее пышная грудь выскочит на свободу…

И тут же его оглушил торжествующий девчачий вопль.

— Ага! Я так и знала, что вы мухлюете! Так и знала, так и знала! А ну-ка всё то же самое с очками на должном месте, профессор! Или снимайте рубашку!

От внезапности ее появления перед ним во всей ее четкости, в идеальном фокусе, с еле прикрытыми сосками, на него накатила слабость. А вместе с тем пришло понимание, что он не сможет повторить всё то же самое, видя этот ходячий секс перед собой — просто потому, что вместо него будет говорить его член, уже грозящий порвать все преграды.

Молча, сжав челюсть, чтобы не унижаться до ругательств, Багинский распахнул рубашку и принялся обнажаться, стаскивая ее с плеч.

— Постойте! — прервала его Птичкина взволнованным голосом.

Развернулась, побежала в спальню и на пару секунд задержалась там, плескаясь какой-то жидкостью и стуча стеклом о стекло. Прибежала обратно, шлепнулась голой попой о стул, выдохнула. И скомандовала, дрожащей рукой поднося к губам стакан с мартини:

— Теперь можно. Только помедленнее, пожалуйста…

Глава 8

Первое, куда уперлись мои глаза, когда я вернулась из ванны, была болтающаяся на запястье «профессора» феничка — два небольших, металлических диска, вплетенных краями в замысловатую косичку из разноцветных ниток. Сжимая стакан с мартини, я невольно нахмурилась — где-то я уже видела нечто подобное… только вот где?

Однако так и не вспомнила — не до воспоминаний, когда прямо перед тобой медленно и эротично раздевается мужчина твоей мечты. Точнее… собирается раздеваться. Или… не собирается?

С нетерпением поерзав на стуле, я поправила бретельки вновь застегнутого на спине лифчика. Мужчина моей мечты моргнул, и взгляд его неумолимо притянуло туда, где сходились две чашки.

— Если не начнете раздеваться, я тоже оденусь, — напомнила я о нашем уговоре, вконец осмелев. И демонстративно закрыла рукой грудь.

— Не вздумай! — прохрипел он, схватился обеими руками за половинки рубашки и начал медленно раздвигать их в стороны, вновь обнажая качанную грудь — почти гладкую, но с мягкой порослью вокруг сосков, охренительно рельефный живот с полоской из той же поросли… Потом резко развернулся и продолжил стаскивать рубашку с рук, явно войдя во вкус и красуясь мощными плечами, бицепсами, трицепсами или как там еще называют всю эту красоту…

По мере его оголения мне всё больше и больше не хватало воздуха, и когда полностью снятая рубашка наконец упала на пол, мне пришлось схватиться руками за стул, чтобы не лечь вслед за ней.

Он был невероятно, непереносимо красив. Красив настолько, что на него невозможно было долго смотреть — почему-то становилось стыдно и хотелось то ли хихикать, то ли истерически всхлипывать. А когда он поднял руку со странной феничкой к голове и стянул с волос резнику, давая