Читать книгу "Чтобы ахнули - Лариса Каневская"

выдайте эту сумму сейчас. Я ведь у вас даже на обед и проезд не беру, мне хватает стипендии.

— Ну, сто пятьдесят за год мы, положим, не потратили бы, — проворчал папа, — буржуинство все это…

Маму я все же сумела убедить, а она уже как-то уговорила папу. «Строитель коммунизма» долго кипел и булькал от негодования, но в ноябре родители торжественно вручили мне конверт, в котором лежало четыре фиолетовых бумажки по двадцать пять рублей и одна зеленая пятидесятирублевая, до сих пор мной не виданная.

Оставалось достать настоящие джинсы. В универмагах они не продавались, только в валютных «Березках». С валютой никто из моих знакомых дел не имел, оставалось найти надежного фарцовщика, который не подсунет польскую или индийскую подделку. Мои продвинутые сокурсники водили знакомство с нужными людьми, торгующими заграничными вещами. Фарцовщики продавали вещи вдвое-втрое дороже номинала, что считалось спекуляцией и строго каралось советскими законами, но тем, кто сам не имел возможности выбраться за границу, приходилось тайно покупать именно у фарцы. Сегодня вся торговля на этом зиждется: покупаешь дешевле, продаешь дороже изначальной цены, а в семидесятые — восьмидесятые фарцовщики и спекулянты побаивались милиции и торговали из-под полы.

— Иметь надо «вранглеры» или «левисы» (Wrangler, Levis), они самые лучшие, — деловито учила меня Танька, моя нынешняя лучшая подруга.

Таня Львовская с первого курса ходила в фирменных «вранглерах», вызывая зависть у необеспеченной женской части курса и восхищение у мужской. Танька договорилась с Олегом Кошкиным, который с весны добивался ее благосклонного взгляда, чтобы тот подыскал для меня подходящие штаны. Кстати, я понятия не имела, какой размер надо заказывать Олегу, потому что американские джинсы имели другую размерную линейку. Опытный Олег цинично оглядел меня и небрежно кивнул:

— Сделаем…

Через неделю Танька передала мне пакет:

— Вот, померяй, это — настоящие «левисы» даже в фирменном пакете, только стоят они двести рублей…

Я ахнула.

— Ладно, не дрейфь, «левисы» даже круче «вранглеров», ну и не возвращать же их из-за полтоса, главное, чтобы налезли.

— Танька, у меня ж только полторы сотни, родители меня убьют или из дома выгонят, но ни за что не дадут больше…

— Ладно, одолжу тебе полтинник, потом отдашь…

Я попыталась влезть в «левисы». Это оказалось не так уж просто. На мои крутые бедра мы с Танькой штаны хоть и с трудом, но натянули, а застегнуть молнию сил не хватило: сантиметров восемь ткани не доставало.

— Лежа надо джинсы надевать, — вспомнила Танька, — потом разносятся, сядут по фигуре. Я свои тоже натягивала, еще и намочила перед тем, как влезать. Давай ложись, втяни живот, щас застегнем.

Я растянулась на полу, и мы с огромными усилиями застегнули пуговицу, а потом подняли молнию. Мне показалось, что нижняя часть туловища одеревенела. Было страшно вставать: вдруг пуговица отлетит, молния сломается, я не смогу вздохнуть? С трудом враскоряку я поднялась и замерла перед зеркалом.

— Клево сидят. — Танька обошла меня со всех сторон. — Как влитые. Вот что значит фирмА.

— По-моему, Тань, они мне маловаты…

— Балда, много ты понимаешь, джинсы только так должны сидеть, это тебе не советская мешковина.

— А вдруг я наклонюсь и пуговица отлетит или по шву где-нибудь разойдется?

— Нет, — отрезала Танька, — такого не случится. У американских штанов кругом двойная строчка и пуговица не пришита, а впаяна, как заклепка, ее вырвать можно только с мясом. Бери, не сомневайся, Олег, смотрю, расстарался…для меня. — Она кокетливо наклонила голову, и пушистая челка золотой занавеской прикрыла ее хитрющий зеленый глаз.

Я возвращалась домой на метро, перевозбужденная, радостная, как ребенок с кремлевской елки с подарком, любуясь новеньким фирменным пакетом. В вагоне всю дорогу стояла: во-первых, сесть было нереально, во-вторых, незаметно для окружающих внимательно рассматривала непривычное, точно чужое отражение крепкой задницы и длинных ног и старательно втягивала живот, только теперь понимая, как должна выглядеть девушка, которая нравится парням. Я была счастлива этим джинсам почти так же сильно, как недавно обретенной студенческой свободе на дневном отделении.

Дома мама оценила и даже выразила некоторое восхищение американскому качеству штанов — «брюк», как она выразилась. Папа пожал плечами, не видя разницы.

Носила я свои «левисы» потом несколько долгих лет. Этим американским штанам действительно ничего не делалось. От стирки джинсы становились лишь мягче и выглядели еще лучше. Влившись в ряды золотой молодежи, отличающейся от «совков», к которым я до сих пор принадлежала, я успокоилась. Наличие фирмЫ полностью компенсировало отсутствие в моем гардеробе других модных причиндалов. Остальное было неважно. Я чувствовала себя человеком, нет, не так — Человеком.

А вот Шурку Тихомирова я разлюбила, как только он начал мне улыбаться. Заметил, значит, гад. Да пошел он…

P.S. С Танькой я расплатилась через три месяца, однако мой студенческий обед почти все годы учебы состоял из одного пирожного за пятнадцать копеек и стакана кофейной бурды за десять копеек: надо же было и на развлечения тратиться.

Французские туфли

Диму мама обожала. Его вообще все любили — родные, друзья, знакомые: он никому и никогда не доставлял ни огорчений, ни хлопот. Был всегда приветливым, послушным, улыбчивым, здоровеньким — сплошная радость, а не ребенок. После того как спустя три года Мила родила второго сына и поняла, что первенец Дима — ангел не потому, что она такая распрекрасная мать, а просто сам по себе подарок, то Диму Мила просто стала боготворить. Младший Тимоха давал всем жару, Дима оказался единственным, кто кротко сносил капризы мальца. Старший Пилюгин без конца пропадал в командировках, в воспитании не участвовал, благополучно наслаждаясь коротким общением с мальчишками между отъездами.

В три года Дима выглядел уже рассудительным, солидным пацаном: приклей бороду — настоящий «мужичонка с ноготок». Пока светлый бесенок Тима забирал на себя все внимание, Дима поступил в ближайшую школу (водить его было некогда и некому) и окончил ее на отлично. Все школьные годы, помимо учебы, он успевал помогать маме по хозяйству, утешал, как мог, занимался Тимой. Почему утешал, спросите вы? Да потому, что мама отчаянно хотела девочку Соню, а когда забеременела и родила в третий раз мальчика, вообще перестала разговаривать с мужем. Это было полное фиаско Ильи Ильича, который мечтал назвать дочку Сашей.

— Сашу, значит, хотел?! Получи Шурика! Что с тебя взять, бракодел Пилюгин? Девочки получаются только у крепких мужчин…

Пилюгин еще с рождения Тимы стал тише воды ниже травы, а после Саши и вовсе сник, а ведь когда-то слыл видным мужчиной. Если на старте пилюгинского брака прохожие,