Читать книгу "Веледар - Александра Вайцеховская"

проскользнул. Веревка только за лапу зацепилась, и заяц перегрыз ее легко. А дальше стреканул со страху.

На то и был расчет. Русаки любят известные тропы, чтобы бегать легко, чтобы никаких препятствий лишних. Вот косой и пал жертвой своих же уловок. Вель нашел его в третьем силке, в который зверек влетел, удирая с испугу знакомой тропой, да и удавился.

— Ну что, косой, попал ты мне на обед, — прошептал Вель, скручивая силок и подбирая тушку. — Заодно ведьму накормлю, а то кожа да кости…

Довольный собой, он собрал остальные силки, солонец великодушно бросил для других зайцев и поспешил обратно к деревне.

В этот раз ночевать им выпало в житнице, которая стояла среди других таких же на некотором удалении от людского жилья. Под крышей у нее радивый хозяин устроил сеновал. Ведьма сперва пофыркала, что огонь разводить нельзя, но затем выдала мужику пару серебряных за ночлег и всю оставшуюся световую часть дня старательно травки свои развешивала да шептала что-то себе под нос.

Когда Вель вернулся из леса, она уже не спала. Сидела в сене, обхватив точеные плечи руками, и… плакала. Точнее, не так. Плакала она раньше, а как только его завидела, тут же принялась яростно растирать щеки руками и хлопать длинными ресницами.

— Ты чего это слезы льешь? — с подозрением спросил Вель, так и замерев на середине лестницы, что из житницы на сеновал вела.

— Пыльно здесь, — звенящим голосом ответила ведьма и отвернулась, делая вид, что в сумке у себя что-то ищет.

— Ну да, — хмыкнул он, взобравшись, наконец, по лестнице. Подошел к ней ближе, помялся, ощущая от чего-то жуткую неловкость, будто застукал ее за каким-то непотребством. — Обидел кто?

— Да кто меня обидит, наемник. Один ты зубоскалишь постоянно.

— Так я ж не всерьез., — он присел на мягкое сено рядом, зайца у ног положил. — Нашла из-за чего плакать!

— Да причем здесь ты, — отмахнулась она.

— Так расскажи, что случилось.

— Тебе какое дело до моих печалей?

— Седьмой день уже вместе путешествуем. Привык к тебе, хоть и заноза ты страшная. Страшная не в том смысле, что., — он неожиданно замялся, удивляясь самому себе, ведь сроду за словом в карман не лез. Ведьма взглянула на него из-под длинных ресниц с любопытством. — Да красивая ты, красивая! Только вот ожидать от тебя чего угодно можно.

— От вас, людей, тоже ничего хорошего не жди, — фыркнула Селена.

— Чего это ты всех под одну гребенку?

— А ты чего? Раз я ведьма, то сразу зло во плоти?

Вель не нашелся с ответом, уставился в пол, подтолкнул к ней ногой тушку зайца.

— Я у тебя, между прочим, добытчик, — заявил он гордо и расправил широкие плечи. — Сейчас освежую, а из шкуры мы тебе шапку заячью сошьем. Будешь на ночь на уши натягивать, чтоб вой этот проклятущий не слышать.

Ведьма взглянула на зайца, а затем расхохоталась в голос, заливаясь колокольчиком, и Вель не удержался, улыбнулся в ответ.

— Так вот ты чего в лес шастал. В следующий раз меня зови, охотник. Я тебе всех зайцев в округе выманю, только за уши собирай, как репу.

— Шутить изволишь?

— Ничуть. Ко мне мужики не только за зельем на мужскую силу шастают. Я и стрелы охотничьи заговорить могу.

— Что ж ты за ведьма такая? Не простая ведь закликуха[6].

— Не простая, — кивнула она.

— Кто же тебя научил всему?

— Я не ученая, я рожденная. Чему-то мать выучила, сколько успела. Остальное сама… Хочешь жить — умей вертеться, — ведьма замолчала, принялась перебирать тонкими пальцами сухую траву, а потом неожиданно заявила: — Она снилась мне сегодня.

— Мать?

— Да. Гроза ночью была. Она часто мне в грозу снится.

— Ты потому плакала?

— Собирайся, наемник, — Селена отбросила траву, решительно встала на ноги и пошла спускаться вниз, в житницу. — Нам ехать пора. Зайца своего на привале свежевать будешь.

* * *

— Должен быть здесь мост, — упрямо заявил Вель, глядя на плавное течение реки. — Я у местных из той деревушки уточнял.

— Был да сплыл, — хмыкнула я. — Придется выше по течению пройти, поискать брод.

— Время потеряем, не успеем до захода солнца в город добраться.

— В лесу заночуем, значит.

— А как же дух?

— Сегодня последний день. Лютовать будет пуще прежнего. Лучше раньше на привал встать, подготовиться, а то в дороге застанет — тяжко придется.

Вель не стал отвечать, кивнул молча и направил своего коня вдоль берега выше по течению. Я удивленно приподняла брови, но двинулась следом.

До заката было далеко, однако день угасал. Солнечные лучи удлинялись, ласково грели веки, ложились в высокую траву, золотили песок на дороге под лошадиными копытами. Конь мой шел степенным шагом, и мерное покачивание в седле усыпляло. Воздух свежел, готовясь лечь в поля туманом.

Воспоминания о ночном кошмаре почти поблекли в памяти, уже не тревожа мой разум. Сколько раз мне снилось это и сколько раз еще приснится? Кажется, отголоски той грозы будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, и с этим придется просто смириться.

Я глубоко погрузилась в свои мысли и даже не сразу заметила, что что-то не так. Допевали свои песни птицы, шмели жужжали, деловито снуя от цветка к цветку, в реке изредка плескалась рыба, но какого-то звука явно не доставало. Стоило мне об этом задуматься, как до меня дошло…

— Эй, наемник.

— М-м-м? — он повернул ко мне голову.

— Ты молчишь, что ли? — подозрительно прищурилась я.

— Молчу, кажется, — неуверенно кивнул он.

— Не знала, что ты умеешь…

— Вот вы, бабы, странный народ. Говорю — ей обидно. Молчу — тоже не нравится.

— Да не обидна мне твоя болтовня, вот еще. Подозрительно просто… Знаешь, был у меня конь, дурной на всю голову. На выпасе скакал, как ненормальный, вместо того, чтобы траву щипать. Конюха все норовил лягнуть, когда тот ему копыта чистил. А один раз куснул Агвидова мытаря, когда тот ко мне с грамотой сунулся. Ох, и крику было…

— Ты к чему это, ведьма?

— Да к тому, что в один день он смирным стал, конюху вычесать себя дал, на выпасе ходил кругами, понурив голову. А через день издох.

— Вот спасибо, обласкала, — фыркнул Вель. — Со скотиной меня сравнила.

— Тревожусь просто, не заболел ли ты часом, раз язык за зубами держишь?

— Держу, а ты и радуйся.

— Да вот надо бы, а мне все равно тревожно.

— Открою рот, опять тебя, нежную, задену, а я бабских слез на дух не выношу.

— Так можно же нормально поговорить.

— Не замечал за тобой любви к пустому трепу, —