Читать книгу "М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский"

в которых они работают, и требовал соблюдения того, что мы сейчас называем техникой безопасности[64]. Все это было проявлением заботы о труде крепостного крестьянина, которого хозяева заводов, «благородные» и «неблагородные» заводчики, не считали за человека. Труд ученого, по утверждению Ломоносова, должен «не токмо себе, но и целому обществу, а иногда и всему роду человеческому пользою служить»[65]. Трагедией Ломоносова, как и других передовых русских ученых и изобретателей, было то, что в условиях господства крепостничества и реакционной политики самодержавия их открытия и изобретения не находили себе применения, погибали и приоритет на них утрачивался. Так было в XVIII веке с открытиями Ломоносова, с замечательным русским машиностроителем А. К. Нартовым, создавшим первый в мире механический суппорт, с изобретателем первой в мире паровой машины И. Ползуновым, замечательным механиком Кулибиным, изобретателем электрической дуги Петровым и сотнями других талантов, которых выдвигал из своей среды русский народ.

Работая в области естественных наук, Ломоносов опирался на успехи предшествующего развития науки и философии, но это было подлинно творческое освоение и теоретическое обобщение. Его теории и открытия были глубоко оригинальны и самостоятельны. Ничего общего с действительностью не имеют попытки буржуазных ученых и философов объявить Ломоносова учеником Лейбница и Декарта, либо прямым последователем Вольфа, того самого Вольфа, философию которого Энгельс называл плоской вольфианской телеологией, «согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемы кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца»[66]. Ломоносов на многие десятилетия опередил современных ему ученых и философов и в области естественных наук был в XVIII веке крупнейшим ученым мира.

Советский народ, законный наследник всего, что создано в прошлом деятелями передовой национальной культуры и науки, высоко оценивает это направление деятельности Ломоносова. В день юбилея Ломоносова центральный орган нашей партии «Правда» писала: «Необыкновенная страсть к научному познанию жизни и к преобразованию родной страны дала силу Ломоносову. Наука для него была непосредственно связана с опытом, с практикой, с промышленной разработкой естественных богатств страны, с развитием ее производительных сил, ее культуры. Он горячо любил свой народ. Вот почему он вел такую непримиримую борьбу с приказными от науки, с цеховыми учеными, замыкающимися в глухом углу своих узких интересов»[67].

Направление естественно-научных работ Ломоносова было непосредственно связано с его патриотизмом, с прогрессивностью его общественно-политических взглядов. Это нашло яркое выражение и в его работах в области гуманитарных наук и литературном творчестве.

* * *

Работы Ломоносова в области гуманитарных наук и художественной литературы отнюдь не были чем-то второстепенным, навязанным ему сверху и мешавшим его работам в области естественных наук, как порою и до сих пор утверждают авторы статей и книг о Ломоносове.

Его работы в области языка, художественной литературы, истории составляют органическую часть изумительно многогранной, но столь же целостной деятельности. Эта многосторонность творчества Ломоносова была отмечена еще Пушкиным: «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенной силой понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшей страстью всей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минеролог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник…».[68]

Деятельность Ломоносова развертывалась в период превращения русского народа в нацию. Это выдвигало в качестве одной из центральных проблем того времени проблему создания и развития общенародного русского литературного языка и художественной литературы. В противовес низкопоклонствующей аристократии и клике реакционеров-иностранцев, кричавших о неполноценности русского языка и его непригодности для научных исследований, Ломоносов писал о «природном изобилии, красоте, силе, великолепии и богатстве русского языка», о его глубокой древности и удивительной стойкости, о том, что несмотря на огромность территории России, весь русский народ в городах и селах «говорит повсюду вразумительным друг другу языком»[69]. Бросая прямой вызов «иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим язы́кам, нежели к своему, трудов прилагали», он утверждал: «Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели его точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем»[70]. Осуществляя эту замечательную декларацию, Ломоносов и развертывал свою работу над изучением русского языка.

Его предшественник в разработке проблем русского языка Тредиаковский считал, что основой национального литературного языка должна явиться языковая практика придворной аристократии. Между тем именно в это время языковая практика этой социальной группы характеризовалась всеми чертами обреченного на прозябание «салонного жаргона». В своих работах в области языкознания Ломоносов полностью игнорировал «салонный жаргон» русских аристократов. Он решительно отметал попытки духовенства установить гегемонию церковнославянского языка, противопоставить его живому языку народа.

И в своих теоретических работах, и своих литературных произведениях Ломоносов шел по единственно правильному пути, стремясь к всемерному сближению разговорного живого языка народа со старой книжной речью. Он первый начал читать научные лекции на русском языке, обогащая русский язык новой научной и технической терминологией и показывая образец того, как ясно и выразительно можно излагать научные положения на русском языке.

Ломоносов правильно отмечал исключительную роль и значение слова, которое дано человеку, чтобы «сообщать другому идеи вещей и их деяний». Он называл идеи «представлениями вещей или действий в уме нашем» и утверждал, что с помощью слов человек сообщает другим людям понятия, полученные им с помощью чувств из окружающего его реального мира («воображенные себе способом чувств понятия»)[71]. Это материалистическое, глубоко прогрессивное по своему содержанию положение о взаимоотношении языка с материальным миром и человеческим сознанием, а также догадки и мысли о роли и месте слова в жизни человеческого общества красной нитью проходят через все языковедческие работы Ломоносова.

Настойчиво изучая словарный запас русского языка и работая над его очищением и обогащением, Ломоносов не ограничился этим. Он создал первую русскую грамматику. Для того чтобы правильно оценить значение работы Ломоносова по созданию грамматики, напомним, что И. В. Сталин называл грамматику показателем громадных успехов человеческой мысли и указывал, что «именно благодаря грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли в материальную языковую оболочку»[72].

Для Ломоносова характерно правильное и ясное понимание значения и задач грамматики. Изучая сложившуюся к тому времени крайне неустойчивую и пеструю практику изменения и сочетания слов, он критически пересмотрел ее, обобщил и отобрал наиболее правильные и целесообразные формы и категории. Он выработал и изложил основной круг грамматических правил, которые обеспечивали «лучшее рассудительное употребление» русского языка. Называя грамматику «философским понятием всего человеческого слова», Ломоносов