Читать книгу "Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак"

было, наверное, лет восемь или девять в конце нашей эры. Статус единственной самки придает ей особое значение, и я буду вынужден рассказать о ней подробнее.

Вот и все.

Упоминание этих имен и их форм побуждает меня вернуться к лингвистическому вопросу. Новое человечество состоит из девяти подростков, в том числе одного испанца и одного англичанина. Некоторые французы имели несовершенное знание французского языка или привыкли более или менее долго говорить на каком-нибудь варианте лангедокского диалекта. К тому же под влиянием новой жизни круг занятий сузился, словарь обеднел; их голосовой аппарат изменился. Так, в итоге они выработали свой говор, представление о котором могут дать их новые имена и связь которого с французским языком невозможно установить, если не знать этого заранее. Он наверняка был бы непонятен любому человеку нашей эры. Даже я, присутствовавший при образовании этого жаргона, часто понимаю его с трудом и не говорю на нем.

Но они понимают друг друга и продолжают развивать свой язык самыми разными способами.

Довольно лингвистики. Время истекает. Время убегает. Я пишу урывками и отрывками, с перерывами, которые не могу измерить, в блокноте с клеенчатой обложкой, найденной в рюкзаке проводника. Не знаю, сколько времени минуло с моей последней записи. Может, месяцы, а может, годы. Мне кажется, я долго пребывал в полубессознательном состоянии и где-то блуждал. У всех нас голые торсы и какие-то лохмотья, намотанные вокруг бедер. Сколько времени отделяет нас от катастрофы? Наверняка годы. Когда я пытаюсь сконцентрироваться, мне кажется, что прошло года четыре-пять. Я все еще способен ощутить смену времен года, хотя климат здесь очень мягкий, мягче, чем был раньше… Но даже зим я не считаю. К чему?

Дети уже давно предоставлены сами себе. Илен поддерживает огонь в пещере. Они придумали свою систему его поддерживать и раздувать. Систему идиотскую. Надо класть палки определенной длины в некотором порядке сообразно определенным геометрическим фигурам и перемежать их с углями. Они убеждены, что, если опустят хотя бы один из своих абсурдных ритуалов, огонь не разожжется.

Они где-то нашли бобовое поле. Но из-за желудочного расстройства объявили, что бобы ядовиты. Хотя и не называют это ядом. Дескать, бобы, все бобы, принадлежат Иесинанепси и, если у него украсть его пищу, он мстит, насылая колики. Господи, как они глупы! Чудовищно глупы! Безнадежно тупы! Что из них получится? Не лучше ли, чтобы случилась новая катастрофа и смела бы эту паршивую бестолочь? Так, возможно, биосфера, очищенная от человечества, вселяла бы чуть больше надежды. Естественно, я смеюсь над их идиотизмом и ем бобы, сколько захочу. Озерная вода давала мне немного соли в первое время. Теперь дает меньше. Заметив, что у меня нет колик, они питают ко мне определенное уважение. Но все равно опасаются. Они убеждены, что с этим Иесинанепси-Бохтимон-Очена не надо хитрить. Он всегда оказывается сильнее. И скоро этот Иесинанепси со мной расправится. Я обречен. Бохтимон Очена уже готовится меня покарать. Ха-ха-ха! Какой фарс!

Хотя, может быть, в каком-то смысле они правы. Я действительно обречен, это правда.

И они тоже.

Кажется, я еще не объяснил, что такое Иесинанепси.

Это последствия катехизиса. Некоторые из них, особенно Манибал и Цитроен, учили Закон Божий. Думаю даже, что Манибал пел в церковном хоре, а может быть, и Пентен. Они учили наизусть молитвы; они видели, как их старые бабки вставали на колени и молились преимущественно в моменты отчаяния и страха. А отчаяния и страха в их жизни действительно хватало…

И вот они применили то, что видели; они все вместе регулярно встают на колени и вместе произносят то, что знают. Но их обобществленное таким образом знание оказалось спутанным и искаженным, а слова молитв разделили участь остальных слов. Из этого получилось некое заклинание, которое на сегодня более или менее устоялось и останется, наверное, неизменным. Таким оно и будет передаваться через грядущие века. Сколько раз я слышал, как его гнусаво бубнит полудюжина одичавших детей, сидящих на корточках вокруг костра в глубине пещеры! Это наивное, дурацкое, варварское псалмопение запечатлелось в моей голове, и я иногда невольно ловлю себя на том, что шепотом тяну: «Бохтимон Очена! Иесинанепси!»

Какой фарс!

Я знаю его наизусть. И приведу здесь полностью. Ведь это документ. Исторический. Или доисторический? Пф! Ну да ладно, вот оно. И дополню его переводом, чтобы дать некое представление об их языке.

МОЛИТВА БОХТИМОН

Бохтимон Очена!

Иесинанепси

Лепнасусь данаднесь

Овенинаммаман

Овенинамбонбон

Иподакнаногон

Икасивымасин

Масинкатотись

Иогонькатогее

Исётостохаос!

Овенинаммаман

Иесинанепси!

Что значит:

Бог ты мой, Отче наш,

Иже еси на небесех,

Хлеб наш насущный даждь нам днесь,

О, верни нам мам,

О, верни нам конфеты,

И подарки под Новый год,

И красивые машинки,

Машинки, которые катятся,

И огонь, который греет,

И все то, что хорошо!

О, верни нам мам,

Иже еси на небесех.

Эту молитву надо не только переводить, но еще и сопровождать пространными пояснениями. Многие слова, возможно почти все, нуждаются в переводе, но еще больше — в этимологическом разборе. Например, «машины, которые катятся». Они совершенно не знают ни что такое «машина», ни даже что такое «колесо». Две строки, где вставлен остаток этого слова, потеряли всякое значение; это слова волшебные, мистические; они напоминают что-то великолепное и ужасное, но в то же время неведанное и непознаваемое.

То же самое касается Иесинанепси. Сомнительно, чтобы слова молитвы когда-либо, в какой бы то ни было период их жизни, имели для них смысл. Словосочетание «Иже еси на небесех» было чередой заклинательных слов и ничем более. Теперь это имя собственное. Это имя их бога. Бога странного и детского. Он одновременно Дед с розгами и Дед Мороз; от него ждут все хорошее, но ему приписывают также все невзгоды и напасти. В общем, он не очень отличается от Иеговы. Религия — это, наверное, то, что легче всего перенесло катастрофу.

Свою молитву-заклинание они произносят хором почти каждый день. Она стала ритуалом. Обычно это происходит вечером у специально раздуваемого костра. Закат солнца всегда усиливает их страх, ставший хроническим. Молитва служит успокоительным средством для их нервов. Сидя на корточках вокруг неравномерно горящих веток, они ритмично покачивают свои сальные тела, заляпанные потеками и пятнами грязи. Их лица также будто татуированы грязью, а в глазах, от танцующих отблесков пламени, сверкает какой-то варварский огонь. Иногда они